Ценность
Эдуард Асадов
Он обещал вам жизнь в раю:
Меха, ковры, квартиру, дачу!
А я любовь вам отдаю,
Любовь и жизнь свою впридачу.
И хоть заманчив жар камней
Для сердца женского, но всё же
Судите сами: кто бедней?
Решайте сами: что дороже?
Что такое любовь...?
К.Жанэ
"Любовь - это радость!" - один говорит
"Нет, жертва!" - отвечает другой
"Любовь - это сила, что выше всех сил!"
"Нет, слабость" - отвечает другой
"Любовь - это счастье! Любовь - это свет" -
Один вдохновенно кричал.
"Счастливой любви не бывало и нет!" -
Угрюмно другой отвечал.
Поняв, что в тупик их завел разговор,
Они подошли к старику.
"Отец, ты поможешь решить этот спор,
Ты много видал на веку!"
Но тот отвечал им: "Вам трудно, друзья
Понять где тут правда, где ложь
Любовь объяснить, к сожаленью, нельзя;
Полюбишь, тогда и поймешь."
Что такое любовь?
автор неизвестен
Что такое любовь, я хочу Вас спросить,
Только лишь непонятное чувство.
Нет, я готов Вам возразить,
Что любовь это большое искусство.
Суть его заключается в том,
Что оно, конечно же, чувство.
Чувство радости, счастья, но и потом,
Может быть и страданье, но чувство.
Ощущаем любовь, как бы моря прилив,
Как волна накатила на берег.
Берег тихий, заброшенный гриф,
Вдруг очнулся тот раненный берег.
Как ручей, попадая в бескрайнее море,
Он бросается в омут, не зная, что ждет.
Так и мы попадаем в то самое море
И не знаем, что будет, что завтра нас ждет.
Мы грустим, мы ликуем, мы плачем порой.
Но мы любим, хоть это и непонятно.
Плохо нам или хорошо порой,
Но нам это чувство приятно.
Чувства чувствами, но дело и в том,
Что любовь это еще и работа.
Работа, которая заключается в том,
Чтобы жить ради кого-то.
Не прося ничего, не надеясь на что-то,
Просто жить ради того,
Кто так дорог для сердца, вот и всего-то.
Чтобы мог без оглядки свою жизнь ты отдать
За того человека, что дорог и важен,
Все на свете отдать и все потерять
И не думать, что кто-то подскажет.
Ведь любовь – это не просто игра,
Где тебе подарили красивую куклу,
Что, когда надоест тебе эта игра,
Ты попросишь подать тебе новую куклу.
Нет, то, что сказано, это не то.
Не любовь, а лишь детские басни.
Кто так хочет играть, это не тот,
Кто влюблен беспросветно, все ясно.
Тот, кто любит другого не за фигуру,
Не за красивые ноги, улыбки,
Тот просто любит тебя просто так,
Твой характер, твой нрав и ошибки.
Вот, действительно, это тот человек,
Что пойдет с тобой рядом повсюду.
Хоть несчастье, он будет с тобой навек,
Он везде, он рядом, он просто повсюду.
Если кто-то еще может мне возразить,
Что любовь – это просто обычное чувство.
Я Вам еще раз могу повторить,
Любовь не игрушка, это искусство.
Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
20. Заповеди
К батюшке пришёл человек и пожаловался на то, что у него пропал велосипед. И тогда батюшка посоветовал ему:
- Сын мой, собери всех прихожан и по одной зачитывай им все заповеди Божьи, а "не укради" оставь под конец, и внимательно наблюдай за всеми. Человек, совершивший кражу либо устыдится и признается, либо чем-то выдаст себя.
Не прошло и дня, как к батюшке прибежал радостный, запыхавшийся человек:
- Батюшка, вы гений! Я собрал людей, стал зачитывать заповеди и когда дошёл до "не прелюбодействуй", сразу вспомнил, что забыл велосипед у любовницы!
К батюшке пришёл человек и пожаловался на то, что у него пропал велосипед. И тогда батюшка посоветовал ему:
- Сын мой, собери всех прихожан и по одной зачитывай им все заповеди Божьи, а "не укради" оставь под конец, и внимательно наблюдай за всеми. Человек, совершивший кражу либо устыдится и признается, либо чем-то выдаст себя.
Не прошло и дня, как к батюшке прибежал радостный, запыхавшийся человек:
- Батюшка, вы гений! Я собрал людей, стал зачитывать заповеди и когда дошёл до "не прелюбодействуй", сразу вспомнил, что забыл велосипед у любовницы!
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
21. Философия смирения
Однажды некий греческий философ приказал одному из своих учеников в течение трёх лет раздавать серебро тем, кто будет его поносить. По окончании испытания учитель сказал:
- Теперь ты можешь отправляться в Афины для обучения мудрости.
При входе в Афины ученик увидел сидевшего у городских ворот мудреца, поносившего всех проходящих мимо. Так же он поступил и с учеником. Тот разразился смехом.
- Почему ты смеёшься, когда я тебя оскорбляю? - спросил мудрец.
- Потому что в течение трёх лет я платил поносившим меня, ты же делаешь это даром.
- Войди в город, он принадлежит тебе, - ответил мудрец.
Однажды некий греческий философ приказал одному из своих учеников в течение трёх лет раздавать серебро тем, кто будет его поносить. По окончании испытания учитель сказал:
- Теперь ты можешь отправляться в Афины для обучения мудрости.
При входе в Афины ученик увидел сидевшего у городских ворот мудреца, поносившего всех проходящих мимо. Так же он поступил и с учеником. Тот разразился смехом.
- Почему ты смеёшься, когда я тебя оскорбляю? - спросил мудрец.
- Потому что в течение трёх лет я платил поносившим меня, ты же делаешь это даром.
- Войди в город, он принадлежит тебе, - ответил мудрец.
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
22. Один из послушников спросил старца:
— Если меня кто-нибудь ударит, что я должен делать?
Старец ответил:
— Если на вас с дерева упадет сухая ветка и ударит вас, что вы должны делать?
Послушник сказал:
— Что же я буду делать? Это же простая случайность, простое совпадение, что я оказался под деревом, когда с него упала ветка.
Старец сказал:
— Так делайте то же самое. Кто-то был безумен, был в гневе, и ударил вас. Это все равно, что ветка с дерева упала на вас. Пусть это не тревожит вас, просто идите своим путём, будто ничего и не случилось.
— Если меня кто-нибудь ударит, что я должен делать?
Старец ответил:
— Если на вас с дерева упадет сухая ветка и ударит вас, что вы должны делать?
Послушник сказал:
— Что же я буду делать? Это же простая случайность, простое совпадение, что я оказался под деревом, когда с него упала ветка.
Старец сказал:
— Так делайте то же самое. Кто-то был безумен, был в гневе, и ударил вас. Это все равно, что ветка с дерева упала на вас. Пусть это не тревожит вас, просто идите своим путём, будто ничего и не случилось.
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
23. Письмо Человеку
Если сократить всё человечество до деревни в сто жителей, принимая во внимание все пропорциональные соотношения, вот как будет выглядеть население этой деревни:
57 азиатов; 21 европеец; 14 американцев (северных и южных); 8 африканцев; 52 будут женщинами; 48 мужчинами; 70 не белыми; 30 белыми; 6 человек будут владеть 59% всего мирового богатства и все шесть будут из США; у 80 не будет достаточных жилищных условий;
70 будут неграмотными; 50 будут недоедать; 1 (только один) будет иметь высшее образование.
Если посмотреть на мир с этой точки зрения, становится ясно, что потребность в солидарности, понимании, терпимости, образовании очень высока. Подумай об этом:
Если сегодня с утра ты проснулся здоровым, ты счастливее, чем 1 миллион человек, которые не доживут до следующей недели.
Если ты никогда не переживал войну, одиночество тюремного заключения, агонию пыток или голод – ты счастливее, чем 500 миллионов человек в этом мире.
Если ты можешь пойти в церковь без страха и угрозы заключения или смерти, ты счастливее, чем 3 миллиарда человек в этом мире.
Если в твоём холодильнике есть еда, ты одет, у тебя есть крыша над головой и постель, ты богаче, чем 75% людей в этом мире.
Если у тебя есть счёт в банке, деньги в кошельке и немного мелочи в копилке, ты принадлежишь к 8% обеспеченных людей в этом мире.
Ты читаешь этот текст, ты благословлен вдвойне, потому что:
1) кто-то подумал о тебе;
2) ты не принадлежишь к тем 2 миллиардам людей, которые не умеют читать.
Если сократить всё человечество до деревни в сто жителей, принимая во внимание все пропорциональные соотношения, вот как будет выглядеть население этой деревни:
57 азиатов; 21 европеец; 14 американцев (северных и южных); 8 африканцев; 52 будут женщинами; 48 мужчинами; 70 не белыми; 30 белыми; 6 человек будут владеть 59% всего мирового богатства и все шесть будут из США; у 80 не будет достаточных жилищных условий;
70 будут неграмотными; 50 будут недоедать; 1 (только один) будет иметь высшее образование.
Если посмотреть на мир с этой точки зрения, становится ясно, что потребность в солидарности, понимании, терпимости, образовании очень высока. Подумай об этом:
Если сегодня с утра ты проснулся здоровым, ты счастливее, чем 1 миллион человек, которые не доживут до следующей недели.
Если ты никогда не переживал войну, одиночество тюремного заключения, агонию пыток или голод – ты счастливее, чем 500 миллионов человек в этом мире.
Если ты можешь пойти в церковь без страха и угрозы заключения или смерти, ты счастливее, чем 3 миллиарда человек в этом мире.
Если в твоём холодильнике есть еда, ты одет, у тебя есть крыша над головой и постель, ты богаче, чем 75% людей в этом мире.
Если у тебя есть счёт в банке, деньги в кошельке и немного мелочи в копилке, ты принадлежишь к 8% обеспеченных людей в этом мире.
Ты читаешь этот текст, ты благословлен вдвойне, потому что:
1) кто-то подумал о тебе;
2) ты не принадлежишь к тем 2 миллиардам людей, которые не умеют читать.
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
Вот два рассказа из книги замечательного человека, талантливого писателя, православного человека, врача Татьяны Шипошиной. Все ее книги заставляют думать, сопереживать, понимать…
Эти два рассказа размещены на форуме не случайно. Во-первых, они небольшие по объему, а во-вторых имеют самое непосредственное отношение к теме форума.
Прочитайте их, поймите и впустите в себя …
МЕСТО У РЕКИ
…Почему так тяжело, так медленно движутся мысли? Странное ощущение… Странное такое чувство… Боже, как все медленно, как медленно…
Не только мысли еле движутся. Тело... Моё тело... Конечности мои - скованы, как будто скованы...
Даже не скованы, нет. По-другому как-то...
Как будто там, где шевелятся мысли - там центр. Там свет - тусклый, неясный. А по краям - плотные, вязкие, густые сумерки.
Ноги и руки увязают в этом плотном, тёмном тумане. Так же увязают и мысли
Одна лишь мысль абсолютно ясна и находится в центре, там, на самом освещенном участке - Я.
ЭТО - Я.
Это я - это нечто, способное осознавать - но медленно, Боже, как медленно! Нечто помнит, что способно на гораздо более высокие скорости, но не может включиться, не может функционировать...
Не память, а некий след, отсвет, отзвук памяти. Не мысль, а некая мысль мысли, разворот, ощущение, тень...
И снова граница, за которой всё это пропадает в плотном тумане.
…Снова появляется Я.
Как же неудобно лежать! Что это под головой-то, а? Камень? Камень. Это большой, гладкий камень. Надо сесть.
У-у-у, как больно! Как больно! Голова! Голова. Надо её руками взять. Вот так. Прислониться к дереву... Да, это - дерево. Как медленно... Как больно и медленно... Темно... Как темно...
Снова появился свет, и снова тень мысли легла на ещё более тёмный, вязкий ту¬ман. Я - без сознания? Я был без созна¬ния, а теперь я в начале сознания... Снова в начале сознания...
Так... Я есть, я жив… Уже полдела.
КТО Я? Туман...
Так... Голова разбита, на голове - рана. Вот, вот она. Кажется, рана глубокая. Но кровь уже запеклась. На рубашке - тоже кровь.
Тело болит... Так... Меня били? Наверно, били. И правильно делали.
Что? Правильно делали? А это откуда взялось, что правильно делали?
Надо сесть поудобнее. А может быть, надо встать? Да, да. Надо встать и идти. А куда? Куда надо идти? Тьма.
КТО Я?
Туман... Туман... Туман, без света... Свет.
Шоссе. Оказывается, я вышел к шоссе. Машина. Ещё одна. Уже фары зажигают.
Как медленно, как медленно и больно... И как холодно! Как мне холодно, чёрт возьми! Зубы стучат, а в голове отдаётся. На мне брюки такие тонкие, и все в грязи. И рубашка, вся в грязи, и в кровище вся...
А в карманах что? Пусто в карманах...
На руке - след от ремешка часов, а на пальце — след от перстня. Да, от перстня - вот, кожа гораздо светлее.
Сняли... Чтобы никто тела не опознал...
Кажется, я даже слышал эти слова... Чтоб никто не опознал, да... Спиртом поли¬ли, хотели поджечь. Боже мой, какой туман...
КТО Я?
Надо голосовать... Надо ехать куда-нибудь, где тепло... Сейчас я вспомню, куда мне надо. Я вспомню, вспомню
Грузовик завизжал тормозами, и видавшее виды лицо водителя показалось над опушенным стеклом.
- М-м-м...
- То-то, мычишь. Ладно, садись, доброшу до вокзала, а больше - не проси.
- М-м-м...
- Тебя, бедолагу, ещё и побили! Или сам навернулся?
- М-м-м...
- Ну, сиди, сиди. Тяжело, небось. Выхлоп-то от тебя - на версту.
И словоохотливый водитель замолчал, а потом стал насвистывать, как ни странно, из «битлов». Мишель, ма бель, та-та-та...
Я помню, что это песня «битлов»? Да, я помню... Какой-то кусок осветился, и снова туман.
КТО Я?
Я снова провалился в туман, опять полностью, опять без малейшего света.
КТО Я?
Вылезай! Дальше мне в другую сторону. Вокзал - направо.
- Спасибо...
- То-то! Жрать надо меньше!
И водитель захлопнул дверь машины и дал по газам.
К вокзальному туалету я приблизился в несколько приёмов, отдыхая и присаживаясь по дороге - то на лавку, то на бордюр, то прямо на асфальт.
Туалет был платный.
- Пусти, мать... - сказал я женщине, сидящей на входе. Её круглое лицо
расплы¬валось в моих глазах, и я не мог бы сказать, какая она, и сколько ей лет.
- Пошел вон, пьянь вонючая! - сказала «мать». Даже не сказала, а взвыла.
- Ишь, куда прилез! Да ещё без денег! Здесь приличные люди! Мы сюда бомжей не пускаем!
- Пустите, пожалуйста... - сказал я ешё раз.
- Пошёл вон !!!
- Хватит тебе ругаться! Вишь, человек в туалет просится, а не под стенку идёт. На тебе пятак, пусти человека!
Молодой парень с волосами, собранными в хвост, кинул две пятирублёвые монеты на стол к ворчливой тётке. Тётка сказа¬ла что-то ещё, но открыла двери.
- Иди, мужик! - сказал мне парень,
и посмотрел сочувственно в мою сторону. - Иди, мойся!
И там я взглянул на себя в зеркало.
Ух ты! Вот это да! Ну и я... На меня смотрело из зеркала... Нечто смотрело на меня... Сколько мне лет? Тридцать? Или сорок? Волосы с проседью... Щетина...
Я стал отмывать кровь — с волос, с лица, с шеи. Снова нащупал рану на голове. Потом попытался вытереться, используя туалетные бумажные полотенца.
Лицо было чуть смугловатым, как бы загорелым. Нет, не очень противным было это лицо. И вдруг это лицо показалось мне таким родным, что аж горло сдавило. Несомненно, это было МОЁ лицо.
Это был я. Я себя узнал. Да, это был я.
КТО Я?
- Ты что, ночевать здесь собрался? Хва¬тит уже рассиживаться, да перед зеркалом стоять! Красивый, как бычара сивый! Выметайся отсюда!
Тётка даже поднялась со своего места при дверях, чтобы выставить меня из туалета.
И я вышел. Огромный, чужой вокзал лежал передо мной. А за вокзалом лежал огромный, чужой мир, в котором мне не бы¬ло места, потому что я не знал, кто я.
Да, так. Место в этом мире есть у того, кто знает, кто он.
Вот так, примерно, это бывает: я знаю, кто я, и поэтому у меня есть место. Моё место! Место появляется согласно тому, кто я есть. Или - кто есть кто.
Вероятно, бывают несоответствия. Можно ощущать себя иначе, чем быть. А место зависит не от того, как ты себя ощущаешь, а от того, кто ты ЕСТЬ.
Вероятно, это может быть причиной слёз. Или самоубийств. Или драк. За это могут побить. Или убить.
Когда кто-то не согласен, что это место - твоё. Или когда ты очень хочешь занять не своё место.
Стоп, стоп. Пребывание в туалете пошло мне на пользу. Какая длинная мысль! Кажется, ещё немного, и я вспомню! Я вспом¬ню, за что я здесь - за то, что хотел занять не своё, или за то, что отстаивал своё мес¬то? Своё, собственное место, которого мне сейчас так не хватает...
Какая разница? Какая мне сейчас разница?
Или от напряжения - такой длинной и трудной мыслью, или от новой попытки вспомнить, вспомнить хоть что-нибудь, мозги мои снова начали туманиться. Я присел на привокзальную лавочку.
Был поздний весенний вечер. Было прохладно. Горели уличные фонари. В глазах то темнело, то светлело. И от этого вокруг фонарей то расплывались, то собирались круги, переливаясь радужными отсветами.
И я сидел, любуясь радужными кругами. Я замерзал.
- Новенький?- прохрипело рядом со мной.
Я повернул голову. Пока я любовался радужными кругами, ко мне на лавку прилетел «ангел». «Ангел» имел вид...
Вид был весьма... И запах был. Запах нового знакомого был даже более значительным, чем его вид.
Смуглое, почти чёрное лицо. Битое лицо. Многократно «боксёрский» нос, если можно так выразиться. Мятые уши. Длинные, седые, неопрятные волосы, и такая же борода. Кепка. Плащ. Кеды. Кошёлка.
- Новенький... Я вижу, что новенький. Ты откуда у нас?
Я молчал. Мне казалось, что если я выйду из мира радужных кругов, я потеряю по-следнюю опору, последнюю зацепку, и снова провалюсь в туман.
- Под кайфом, что ли?
Видно, я всё же начал оседать и, возможно, даже лёг на лавку, потому что, в следующее мгновение, я увидел смуглое лицо «ангела» прямо над собой.
- Не, не под кайфом... - сказало ли¬цо. - Да ты, брат, побитый... Ну, ладно,
не грусти. Сейчас... Сейчас... Вставай! Вот так, опирайся на меня... Пошли, пошли... Будет тебе и стол, и дом...
*****
КТО Я?
Прошёл уже год. С того самого дня, как я очнулся рядом с каким-то шоссе, пошёл почти год.
Я по-прежнему живу с Васей-Ангелом и Гошей-Инженером. Тут, в небольшом коллекторе, где проходят трубы отопления и горячей воды.
Мы собираем бутылки. Иногда нам попадается другая работа - грузить ящики, поднести чего-нибудь. На жизнь нам хватает. Мы и не пьём почти - так, бывает, вечерком для настроения, или зимой, для «сугреву».
У нас даже электроплитка есть. Есть, значит, кипяток. Гоша - в прошлом инженер-электрик, как-то приспособил её, родимую.
Есть у нас и кровати. Народ сейчас чего только на мусорки не выкидывает. И тумбочка у нас есть. И стол небольшой. И коллектор наш - не на виду. И порядок у нас. Книги, опять же. Оттуда же, с мусорки.
Вася, тот самый Вася Ангел, который не дал мне умереть... Вася - бывший спортсмен, чемпион Союза. Борец.
Вася меня выходил. И поскольку я так ничего и не вспомнил, я так и остался жить с Васей и с его другом Гошей.
Я так ничего о себе и не вспомнил. Иногда я забываю о том, что был кем-то ещё. и мне кажется, что я всегда жил той жизнью, которой живу сейчас. Я не считаю плохой свою теперешнюю жизнь. Более того, в ней есть немало прекрасных моментов.
Например, свобода. Тут речка рядом, лесок. Пойду я через лесок, выйду к реке. Сижу, сижу.
Там, на той стороне, на пригорке - там стоит Божий храм. Он отражает в воде свои белые стены и свои золочённые купола и кресты.
И от этого мне делается спокойнее на душе.
Но пока — я не могу перейти на тот берег. Я только наблюдаю передвижение белых и золотых бликов на глади реки. Видимо, ещё не пришло моё время. Не пришло ещё время того, кем я являюсь, на данный момент времени.
Река - передвигается медленно, и так же, в такт с передвижением воды, текут мои мысли. И я думаю о смысле бытия.
Вернее, я даже не думаю, а просто включаюсь в процесс этого самого бытия, и наожусь в нём так долго, как могу. Долго, долго нахожусь, пока совсем не замёрзну, или не захочу есть. И никто не трогает меня за этим занятием, никто не прогоняет меня от реки.
Никто не говорит мне, что я прав, но никто не говорит мне и того, что я неправ.
Я спокойно наблюдаю смену утра на вечер, весны - на лето, лета - на осень, а осени - на зиму.
И вот, снова начинается весна. Скоро уже начнут распускаться первые листочки.
Я наблюдаю, и я жду. Но я - спокойно жду. Я так спокойно жду... Так спокойно, как могу.
Всё-таки, вероятно, в прошлой жизни у меня было какое-то образование. Но прошлое образование мне не мешает. Так. всплывёт что-нибудь именно тогда, когда надо. И снова - чисто всё. Чисто.
И вот ещё что хорошо. Работать можно только тогда, когда необходима еда. А если есть еда, то можно просто полежать. Или почитать что-нибудь. И можно думать, думать...
И, самое главное. Спутники мои... Мне повезло. Такие душевные люди.
Часто, сидя на берегу своей речки, на своём привычном месте, я думаю о том, что произошло со мной.
Почему меня не добили, и я остался жить? Ведь, определённо, меня хотели убить!
Но я выжил, выжил - такой ценой выжил! Выжил, чтобы забыть всё, что было мной!
Почему?
Я спрашиваю у БОГА - почему? Сидя на берегу своей реки, я давно уже понял, что БОГ существует.
Существует, как существует всему сущему - Высший смысл. Этот смысл - и есть БОГ.
А мы не в силах даже предположить, не в силах представить себе этой Высоты. Или, если хотите, Глубины этого смысла.
Однако, следует в это верить.
И когда ты, наконец, поверишь в существование Высоты, ты можешь начать спокойно жить на своём уровне, на своём месте. Ты сможешь спокойно ждать.
Тогда ты будешь знать, что твоё личное, маленькое место - определено этой Высотой. Оно определено Глубиной мысли, совершенно тебе недоступной.
И когда я спрашиваю себя - для чего я выжил, потеряв себя в окружающем мире, я сам отвечаю себе так: я выжил для того, чтобы не лезть на чужое место.
Моё место - здесь, у реки. Сейчас мое место здесь. Это БОГ поставил меня на это место, и я стою на нём.
Стою, как муравей, на тоненьких ножках, качаясь, и упиваясь радостью бытия. Ибо, если станут крепче мои ноги, стану крепче я сам - БОГ позволит мне вспомнить всё, и не умереть от того, что я вспомнил.
БОГ позволит мне вспомнить, и позволит мне остаться таким, каким он сделал меня сейчас.
И БОГ поставит меня на новое место, чтобы я стоял на нем, не имея иллюзий.
Вернее; чтобы я имел - как можно меньше иллюзий. И насчет себя, и насчет своего нового места...
Невозможно совсем не иметь иллюзий. Есть просто некий уровень их, этих иллюзий, который не следует переступать никому...
Я вспомню всё тогда, когда буду готов.
А мне хочется вспомнить? Или нет?
Честно? Хочется... Мне - хочется вспомнить, Господи! Мне немного страшновато...
СКАЖИ МНЕ, ГОСПОДИ... КТО Я?
Вот давайте и мы , каждый сам себе задаст этот вопрос... А кто мы без нашегго статуса и представлений о себе? Можно много задать вопросов, прочитав этот рассказ. Например, о Благой направляющей Воле Божией. Но давайте ответим хотя бы на этот:
ГОСПОДИ, А КТО Я?
ГОСПОДИ, А ПОЧЕМУ МНЕ БОЛЬНО?
Эти два рассказа размещены на форуме не случайно. Во-первых, они небольшие по объему, а во-вторых имеют самое непосредственное отношение к теме форума.
Прочитайте их, поймите и впустите в себя …
МЕСТО У РЕКИ
…Почему так тяжело, так медленно движутся мысли? Странное ощущение… Странное такое чувство… Боже, как все медленно, как медленно…
Не только мысли еле движутся. Тело... Моё тело... Конечности мои - скованы, как будто скованы...
Даже не скованы, нет. По-другому как-то...
Как будто там, где шевелятся мысли - там центр. Там свет - тусклый, неясный. А по краям - плотные, вязкие, густые сумерки.
Ноги и руки увязают в этом плотном, тёмном тумане. Так же увязают и мысли
Одна лишь мысль абсолютно ясна и находится в центре, там, на самом освещенном участке - Я.
ЭТО - Я.
Это я - это нечто, способное осознавать - но медленно, Боже, как медленно! Нечто помнит, что способно на гораздо более высокие скорости, но не может включиться, не может функционировать...
Не память, а некий след, отсвет, отзвук памяти. Не мысль, а некая мысль мысли, разворот, ощущение, тень...
И снова граница, за которой всё это пропадает в плотном тумане.
…Снова появляется Я.
Как же неудобно лежать! Что это под головой-то, а? Камень? Камень. Это большой, гладкий камень. Надо сесть.
У-у-у, как больно! Как больно! Голова! Голова. Надо её руками взять. Вот так. Прислониться к дереву... Да, это - дерево. Как медленно... Как больно и медленно... Темно... Как темно...
Снова появился свет, и снова тень мысли легла на ещё более тёмный, вязкий ту¬ман. Я - без сознания? Я был без созна¬ния, а теперь я в начале сознания... Снова в начале сознания...
Так... Я есть, я жив… Уже полдела.
КТО Я? Туман...
Так... Голова разбита, на голове - рана. Вот, вот она. Кажется, рана глубокая. Но кровь уже запеклась. На рубашке - тоже кровь.
Тело болит... Так... Меня били? Наверно, били. И правильно делали.
Что? Правильно делали? А это откуда взялось, что правильно делали?
Надо сесть поудобнее. А может быть, надо встать? Да, да. Надо встать и идти. А куда? Куда надо идти? Тьма.
КТО Я?
Туман... Туман... Туман, без света... Свет.
Шоссе. Оказывается, я вышел к шоссе. Машина. Ещё одна. Уже фары зажигают.
Как медленно, как медленно и больно... И как холодно! Как мне холодно, чёрт возьми! Зубы стучат, а в голове отдаётся. На мне брюки такие тонкие, и все в грязи. И рубашка, вся в грязи, и в кровище вся...
А в карманах что? Пусто в карманах...
На руке - след от ремешка часов, а на пальце — след от перстня. Да, от перстня - вот, кожа гораздо светлее.
Сняли... Чтобы никто тела не опознал...
Кажется, я даже слышал эти слова... Чтоб никто не опознал, да... Спиртом поли¬ли, хотели поджечь. Боже мой, какой туман...
КТО Я?
Надо голосовать... Надо ехать куда-нибудь, где тепло... Сейчас я вспомню, куда мне надо. Я вспомню, вспомню
Грузовик завизжал тормозами, и видавшее виды лицо водителя показалось над опушенным стеклом.
- М-м-м...
- То-то, мычишь. Ладно, садись, доброшу до вокзала, а больше - не проси.
- М-м-м...
- Тебя, бедолагу, ещё и побили! Или сам навернулся?
- М-м-м...
- Ну, сиди, сиди. Тяжело, небось. Выхлоп-то от тебя - на версту.
И словоохотливый водитель замолчал, а потом стал насвистывать, как ни странно, из «битлов». Мишель, ма бель, та-та-та...
Я помню, что это песня «битлов»? Да, я помню... Какой-то кусок осветился, и снова туман.
КТО Я?
Я снова провалился в туман, опять полностью, опять без малейшего света.
КТО Я?
Вылезай! Дальше мне в другую сторону. Вокзал - направо.
- Спасибо...
- То-то! Жрать надо меньше!
И водитель захлопнул дверь машины и дал по газам.
К вокзальному туалету я приблизился в несколько приёмов, отдыхая и присаживаясь по дороге - то на лавку, то на бордюр, то прямо на асфальт.
Туалет был платный.
- Пусти, мать... - сказал я женщине, сидящей на входе. Её круглое лицо
расплы¬валось в моих глазах, и я не мог бы сказать, какая она, и сколько ей лет.
- Пошел вон, пьянь вонючая! - сказала «мать». Даже не сказала, а взвыла.
- Ишь, куда прилез! Да ещё без денег! Здесь приличные люди! Мы сюда бомжей не пускаем!
- Пустите, пожалуйста... - сказал я ешё раз.
- Пошёл вон !!!
- Хватит тебе ругаться! Вишь, человек в туалет просится, а не под стенку идёт. На тебе пятак, пусти человека!
Молодой парень с волосами, собранными в хвост, кинул две пятирублёвые монеты на стол к ворчливой тётке. Тётка сказа¬ла что-то ещё, но открыла двери.
- Иди, мужик! - сказал мне парень,
и посмотрел сочувственно в мою сторону. - Иди, мойся!
И там я взглянул на себя в зеркало.
Ух ты! Вот это да! Ну и я... На меня смотрело из зеркала... Нечто смотрело на меня... Сколько мне лет? Тридцать? Или сорок? Волосы с проседью... Щетина...
Я стал отмывать кровь — с волос, с лица, с шеи. Снова нащупал рану на голове. Потом попытался вытереться, используя туалетные бумажные полотенца.
Лицо было чуть смугловатым, как бы загорелым. Нет, не очень противным было это лицо. И вдруг это лицо показалось мне таким родным, что аж горло сдавило. Несомненно, это было МОЁ лицо.
Это был я. Я себя узнал. Да, это был я.
КТО Я?
- Ты что, ночевать здесь собрался? Хва¬тит уже рассиживаться, да перед зеркалом стоять! Красивый, как бычара сивый! Выметайся отсюда!
Тётка даже поднялась со своего места при дверях, чтобы выставить меня из туалета.
И я вышел. Огромный, чужой вокзал лежал передо мной. А за вокзалом лежал огромный, чужой мир, в котором мне не бы¬ло места, потому что я не знал, кто я.
Да, так. Место в этом мире есть у того, кто знает, кто он.
Вот так, примерно, это бывает: я знаю, кто я, и поэтому у меня есть место. Моё место! Место появляется согласно тому, кто я есть. Или - кто есть кто.
Вероятно, бывают несоответствия. Можно ощущать себя иначе, чем быть. А место зависит не от того, как ты себя ощущаешь, а от того, кто ты ЕСТЬ.
Вероятно, это может быть причиной слёз. Или самоубийств. Или драк. За это могут побить. Или убить.
Когда кто-то не согласен, что это место - твоё. Или когда ты очень хочешь занять не своё место.
Стоп, стоп. Пребывание в туалете пошло мне на пользу. Какая длинная мысль! Кажется, ещё немного, и я вспомню! Я вспом¬ню, за что я здесь - за то, что хотел занять не своё, или за то, что отстаивал своё мес¬то? Своё, собственное место, которого мне сейчас так не хватает...
Какая разница? Какая мне сейчас разница?
Или от напряжения - такой длинной и трудной мыслью, или от новой попытки вспомнить, вспомнить хоть что-нибудь, мозги мои снова начали туманиться. Я присел на привокзальную лавочку.
Был поздний весенний вечер. Было прохладно. Горели уличные фонари. В глазах то темнело, то светлело. И от этого вокруг фонарей то расплывались, то собирались круги, переливаясь радужными отсветами.
И я сидел, любуясь радужными кругами. Я замерзал.
- Новенький?- прохрипело рядом со мной.
Я повернул голову. Пока я любовался радужными кругами, ко мне на лавку прилетел «ангел». «Ангел» имел вид...
Вид был весьма... И запах был. Запах нового знакомого был даже более значительным, чем его вид.
Смуглое, почти чёрное лицо. Битое лицо. Многократно «боксёрский» нос, если можно так выразиться. Мятые уши. Длинные, седые, неопрятные волосы, и такая же борода. Кепка. Плащ. Кеды. Кошёлка.
- Новенький... Я вижу, что новенький. Ты откуда у нас?
Я молчал. Мне казалось, что если я выйду из мира радужных кругов, я потеряю по-следнюю опору, последнюю зацепку, и снова провалюсь в туман.
- Под кайфом, что ли?
Видно, я всё же начал оседать и, возможно, даже лёг на лавку, потому что, в следующее мгновение, я увидел смуглое лицо «ангела» прямо над собой.
- Не, не под кайфом... - сказало ли¬цо. - Да ты, брат, побитый... Ну, ладно,
не грусти. Сейчас... Сейчас... Вставай! Вот так, опирайся на меня... Пошли, пошли... Будет тебе и стол, и дом...
*****
КТО Я?
Прошёл уже год. С того самого дня, как я очнулся рядом с каким-то шоссе, пошёл почти год.
Я по-прежнему живу с Васей-Ангелом и Гошей-Инженером. Тут, в небольшом коллекторе, где проходят трубы отопления и горячей воды.
Мы собираем бутылки. Иногда нам попадается другая работа - грузить ящики, поднести чего-нибудь. На жизнь нам хватает. Мы и не пьём почти - так, бывает, вечерком для настроения, или зимой, для «сугреву».
У нас даже электроплитка есть. Есть, значит, кипяток. Гоша - в прошлом инженер-электрик, как-то приспособил её, родимую.
Есть у нас и кровати. Народ сейчас чего только на мусорки не выкидывает. И тумбочка у нас есть. И стол небольшой. И коллектор наш - не на виду. И порядок у нас. Книги, опять же. Оттуда же, с мусорки.
Вася, тот самый Вася Ангел, который не дал мне умереть... Вася - бывший спортсмен, чемпион Союза. Борец.
Вася меня выходил. И поскольку я так ничего и не вспомнил, я так и остался жить с Васей и с его другом Гошей.
Я так ничего о себе и не вспомнил. Иногда я забываю о том, что был кем-то ещё. и мне кажется, что я всегда жил той жизнью, которой живу сейчас. Я не считаю плохой свою теперешнюю жизнь. Более того, в ней есть немало прекрасных моментов.
Например, свобода. Тут речка рядом, лесок. Пойду я через лесок, выйду к реке. Сижу, сижу.
Там, на той стороне, на пригорке - там стоит Божий храм. Он отражает в воде свои белые стены и свои золочённые купола и кресты.
И от этого мне делается спокойнее на душе.
Но пока — я не могу перейти на тот берег. Я только наблюдаю передвижение белых и золотых бликов на глади реки. Видимо, ещё не пришло моё время. Не пришло ещё время того, кем я являюсь, на данный момент времени.
Река - передвигается медленно, и так же, в такт с передвижением воды, текут мои мысли. И я думаю о смысле бытия.
Вернее, я даже не думаю, а просто включаюсь в процесс этого самого бытия, и наожусь в нём так долго, как могу. Долго, долго нахожусь, пока совсем не замёрзну, или не захочу есть. И никто не трогает меня за этим занятием, никто не прогоняет меня от реки.
Никто не говорит мне, что я прав, но никто не говорит мне и того, что я неправ.
Я спокойно наблюдаю смену утра на вечер, весны - на лето, лета - на осень, а осени - на зиму.
И вот, снова начинается весна. Скоро уже начнут распускаться первые листочки.
Я наблюдаю, и я жду. Но я - спокойно жду. Я так спокойно жду... Так спокойно, как могу.
Всё-таки, вероятно, в прошлой жизни у меня было какое-то образование. Но прошлое образование мне не мешает. Так. всплывёт что-нибудь именно тогда, когда надо. И снова - чисто всё. Чисто.
И вот ещё что хорошо. Работать можно только тогда, когда необходима еда. А если есть еда, то можно просто полежать. Или почитать что-нибудь. И можно думать, думать...
И, самое главное. Спутники мои... Мне повезло. Такие душевные люди.
Часто, сидя на берегу своей речки, на своём привычном месте, я думаю о том, что произошло со мной.
Почему меня не добили, и я остался жить? Ведь, определённо, меня хотели убить!
Но я выжил, выжил - такой ценой выжил! Выжил, чтобы забыть всё, что было мной!
Почему?
Я спрашиваю у БОГА - почему? Сидя на берегу своей реки, я давно уже понял, что БОГ существует.
Существует, как существует всему сущему - Высший смысл. Этот смысл - и есть БОГ.
А мы не в силах даже предположить, не в силах представить себе этой Высоты. Или, если хотите, Глубины этого смысла.
Однако, следует в это верить.
И когда ты, наконец, поверишь в существование Высоты, ты можешь начать спокойно жить на своём уровне, на своём месте. Ты сможешь спокойно ждать.
Тогда ты будешь знать, что твоё личное, маленькое место - определено этой Высотой. Оно определено Глубиной мысли, совершенно тебе недоступной.
И когда я спрашиваю себя - для чего я выжил, потеряв себя в окружающем мире, я сам отвечаю себе так: я выжил для того, чтобы не лезть на чужое место.
Моё место - здесь, у реки. Сейчас мое место здесь. Это БОГ поставил меня на это место, и я стою на нём.
Стою, как муравей, на тоненьких ножках, качаясь, и упиваясь радостью бытия. Ибо, если станут крепче мои ноги, стану крепче я сам - БОГ позволит мне вспомнить всё, и не умереть от того, что я вспомнил.
БОГ позволит мне вспомнить, и позволит мне остаться таким, каким он сделал меня сейчас.
И БОГ поставит меня на новое место, чтобы я стоял на нем, не имея иллюзий.
Вернее; чтобы я имел - как можно меньше иллюзий. И насчет себя, и насчет своего нового места...
Невозможно совсем не иметь иллюзий. Есть просто некий уровень их, этих иллюзий, который не следует переступать никому...
Я вспомню всё тогда, когда буду готов.
А мне хочется вспомнить? Или нет?
Честно? Хочется... Мне - хочется вспомнить, Господи! Мне немного страшновато...
СКАЖИ МНЕ, ГОСПОДИ... КТО Я?
Вот давайте и мы , каждый сам себе задаст этот вопрос... А кто мы без нашегго статуса и представлений о себе? Можно много задать вопросов, прочитав этот рассказ. Например, о Благой направляющей Воле Божией. Но давайте ответим хотя бы на этот:
ГОСПОДИ, А КТО Я?
ГОСПОДИ, А ПОЧЕМУ МНЕ БОЛЬНО?
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ
Я — бабочка, бабочка, бабочка... Ах, как я устала, устала, устала... Я не могу, не могу, не могу... Я не могу вылететь на волю... Но ведь я её вижу, вижу, вижу... Там, за этой невозможной прозрачной стеной... За этой преградой...
Я вижу, вижу, вижу... Там небо... Там зелёные кусты... Там, там, там... Как я устала, устала, устала... Сейчас... Я наберусь сил... И снова попытаюсь...
Так, так, так... лапами, лапами, лапами... крыльями, крыльями, крыльями... Сейчас, сейчас, сейчас...
Нет... опять лапы не удержались... Опять я внизу, вниз, внизу... Но ведь мне надо туда...
Мне пора...Но как же я устала... Нет сил, нет сил, нет сил...
Сейчас, сейчас, сейчас... сейчас я попробую ещё раз...
Коричневая бабочка средней величины билась о стекло примерно в течение получаса. Она семенила своими лапками, быстро-быстро перебирала крыльями, и взбиралась по стеклу на самый верх, до самого края рамы.
Потом она срывалась вниз, какое-то короткое время сидела на раме, опустив крылья, и снова начинала всё сначала.
Тот, кто лежал на смятой, неопрятной постели, стоящей возле окна, уже проснулся. Он лежал почти без движения, и его заплывшие веки иногда приподнимались и снова опускались...
Лежащий попытался было натянуть одеяло на голову, но под натянутым одеялом было душно.
Приоткрыв глаза, он снова посмотрел на бабочку, бьющую крыльями о стекло.
Ой-ё... Сколько же она может тарабанить по стеклу... Разбудила меня, тварь... Неужели соображения у неё нет — вылететь в форточку...
Ой-ё... Что же это мне так плохо...
И пил-то вчера немного, вроде... Не больше, чем всегда... Но как мне плохо... Как плохо мне... Хоть кричи... У-у-у...
Лежащий на кровати издал нечленораздельный звук, похожий на мычание.
У-у-у... Что спрашиваешь, почему тебе плохо... что кочевряжишься-то, сам перед собой... знаешь ведь, почему так плохо-то...
У-у-у... Знаешь... Какого чёрта попёрся на эту вечеринку... ведь сам же их презираешь... А лебезил-то как перед ними, лебезил...
А чего лебезил-то... А чтобы должность получить, чтоб войти в их «круг»... чтоб сво¬им стать... вернее, «ихним» уже стать, «ихним», до конца уже... До конца уже «ихним» стать... И что... получилось у тебя... получилось, получилось... Сегодня уже явка к начальнику, в двенадцать ноль-ноль...
Пора вставать, бриться... Не могу...
Да сколько же ты можешь мне душу топтать... Ишь, крылышками бьёт... Дура.. Выпустить тебя, что-ли... Или прихлопнуть уже совсем, чтоб не мучилась...
Лучше прихлопнуть... У-у-у... Как же мне плохо...
Лежащий тяжело перевернулся на бок. Он полежал немного на боку, откинул одеяло, и опустил ноги на пол. Потом он поднял своё тело и установил его в вертикальном положении, опираясь руками о подоконник.
Бабочка билась о стекло, повторяя подъёмы и падения с завидной периодичностью.
Лежащий, то есть уже — стоящий, занёс над ней свою руку, чтобы прихлопнуть её. Рука его описала плавную дугу, и со всего размаху въехала в стекло.
Раздался звон, капли крови из разрезанной руки брызнули на осколки, на подоконник, на пол.
Чудо... Чудо, чудо, чудо... Я видела, видела, видела... мелькнула тень... огромная тень... А потом прозрачная преграда раскололась, раскололась, раскололась... И вот я лечу, лечу, лечу... Небо... трава... кусты... цветы...
Кровь продолжала течь. Порез был достаточно глубоким. Один из осколков стекла впился стоящему прямо в босую ногу, войдя в нее, как острый нож.
Ну, хоть так... Пусть уж летит.... Хоть так...
Стоящий сначала как-то неловко присел, зажимая порез на руке, а потом откинулся на пол, на мгновение потеряв сознание.
Мне же надо к начальнику... К начальнику надо... К двенадцати ноль-ноль... Не иду, значит... Как трясет на этих носилках... Интересно, рука-то сгибаться будет... и нога... связки-то порезал, или нет...
Вот ведь как... не вышло... К начальнику — не вышло пойти-то... Эх, жаль... Как же я теперь...
А может, и к лучшему... Чёрт с ним, с начальником... Пресмыкаться не надо... Унижаться...
Я Ангел, хранитель людей... Я смотрел на него, смотрел... Неужели он не способен понять, куда он движется... Неужели он не мо¬жет понять, когда идёт навстречу злу... Навстречу гибели... И не сообразит, что надо сделать шаг в сторону, и идти совсем иной дорогой... Ну, хоть так... Я помог ему — хоть так...
Бабочка же —сидела на цветке. И рядом сидели её собратья, проживая свою, ещё неоконченную, жизнь.
И если можно спасти живую душу, надо сделать что-нибудь. Надо устранить преграду.
Я — бабочка, бабочка, бабочка... Ах, как я устала, устала, устала... Я не могу, не могу, не могу... Я не могу вылететь на волю... Но ведь я её вижу, вижу, вижу... Там, за этой невозможной прозрачной стеной... За этой преградой...
Я вижу, вижу, вижу... Там небо... Там зелёные кусты... Там, там, там... Как я устала, устала, устала... Сейчас... Я наберусь сил... И снова попытаюсь...
Так, так, так... лапами, лапами, лапами... крыльями, крыльями, крыльями... Сейчас, сейчас, сейчас...
Нет... опять лапы не удержались... Опять я внизу, вниз, внизу... Но ведь мне надо туда...
Мне пора...Но как же я устала... Нет сил, нет сил, нет сил...
Сейчас, сейчас, сейчас... сейчас я попробую ещё раз...
Коричневая бабочка средней величины билась о стекло примерно в течение получаса. Она семенила своими лапками, быстро-быстро перебирала крыльями, и взбиралась по стеклу на самый верх, до самого края рамы.
Потом она срывалась вниз, какое-то короткое время сидела на раме, опустив крылья, и снова начинала всё сначала.
Тот, кто лежал на смятой, неопрятной постели, стоящей возле окна, уже проснулся. Он лежал почти без движения, и его заплывшие веки иногда приподнимались и снова опускались...
Лежащий попытался было натянуть одеяло на голову, но под натянутым одеялом было душно.
Приоткрыв глаза, он снова посмотрел на бабочку, бьющую крыльями о стекло.
Ой-ё... Сколько же она может тарабанить по стеклу... Разбудила меня, тварь... Неужели соображения у неё нет — вылететь в форточку...
Ой-ё... Что же это мне так плохо...
И пил-то вчера немного, вроде... Не больше, чем всегда... Но как мне плохо... Как плохо мне... Хоть кричи... У-у-у...
Лежащий на кровати издал нечленораздельный звук, похожий на мычание.
У-у-у... Что спрашиваешь, почему тебе плохо... что кочевряжишься-то, сам перед собой... знаешь ведь, почему так плохо-то...
У-у-у... Знаешь... Какого чёрта попёрся на эту вечеринку... ведь сам же их презираешь... А лебезил-то как перед ними, лебезил...
А чего лебезил-то... А чтобы должность получить, чтоб войти в их «круг»... чтоб сво¬им стать... вернее, «ихним» уже стать, «ихним», до конца уже... До конца уже «ихним» стать... И что... получилось у тебя... получилось, получилось... Сегодня уже явка к начальнику, в двенадцать ноль-ноль...
Пора вставать, бриться... Не могу...
Да сколько же ты можешь мне душу топтать... Ишь, крылышками бьёт... Дура.. Выпустить тебя, что-ли... Или прихлопнуть уже совсем, чтоб не мучилась...
Лучше прихлопнуть... У-у-у... Как же мне плохо...
Лежащий тяжело перевернулся на бок. Он полежал немного на боку, откинул одеяло, и опустил ноги на пол. Потом он поднял своё тело и установил его в вертикальном положении, опираясь руками о подоконник.
Бабочка билась о стекло, повторяя подъёмы и падения с завидной периодичностью.
Лежащий, то есть уже — стоящий, занёс над ней свою руку, чтобы прихлопнуть её. Рука его описала плавную дугу, и со всего размаху въехала в стекло.
Раздался звон, капли крови из разрезанной руки брызнули на осколки, на подоконник, на пол.
Чудо... Чудо, чудо, чудо... Я видела, видела, видела... мелькнула тень... огромная тень... А потом прозрачная преграда раскололась, раскололась, раскололась... И вот я лечу, лечу, лечу... Небо... трава... кусты... цветы...
Кровь продолжала течь. Порез был достаточно глубоким. Один из осколков стекла впился стоящему прямо в босую ногу, войдя в нее, как острый нож.
Ну, хоть так... Пусть уж летит.... Хоть так...
Стоящий сначала как-то неловко присел, зажимая порез на руке, а потом откинулся на пол, на мгновение потеряв сознание.
Мне же надо к начальнику... К начальнику надо... К двенадцати ноль-ноль... Не иду, значит... Как трясет на этих носилках... Интересно, рука-то сгибаться будет... и нога... связки-то порезал, или нет...
Вот ведь как... не вышло... К начальнику — не вышло пойти-то... Эх, жаль... Как же я теперь...
А может, и к лучшему... Чёрт с ним, с начальником... Пресмыкаться не надо... Унижаться...
Я Ангел, хранитель людей... Я смотрел на него, смотрел... Неужели он не способен понять, куда он движется... Неужели он не мо¬жет понять, когда идёт навстречу злу... Навстречу гибели... И не сообразит, что надо сделать шаг в сторону, и идти совсем иной дорогой... Ну, хоть так... Я помог ему — хоть так...
Бабочка же —сидела на цветке. И рядом сидели её собратья, проживая свою, ещё неоконченную, жизнь.
И если можно спасти живую душу, надо сделать что-нибудь. Надо устранить преграду.
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
24. Когда чье-то сердце болит за тебя...
Молодой инок и старец, стоя на берегу беспокойного моря, наблюдали как несколько монахов, находясь в море в лодке, боролись со стихией - им никак не удавалось приблизится к берегу, волны отбрасывали назад и вот-вот могли вообще перевернуть лодку.
- Отче, как же болит за них моё сердце! - сказал молодой инок.
- Если твое сердце и вправду сильно болит за них, думаю с ними ничего не случится. И действительно, все обошлось благополучно, монахам наконец с большим трудом, но удалось прибиться к берегу.
Молодой инок и старец, стоя на берегу беспокойного моря, наблюдали как несколько монахов, находясь в море в лодке, боролись со стихией - им никак не удавалось приблизится к берегу, волны отбрасывали назад и вот-вот могли вообще перевернуть лодку.
- Отче, как же болит за них моё сердце! - сказал молодой инок.
- Если твое сердце и вправду сильно болит за них, думаю с ними ничего не случится. И действительно, все обошлось благополучно, монахам наконец с большим трудом, но удалось прибиться к берегу.
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
Вот еще один рассказ - быль, который написала для этого раздела наша дорогая Юлия Николаевна Вознесенская. Рассказ не только для тех, кто хочет выйти замуж, но больше рассчитывает на свой ум, чем на Божию волю. Рассказ и для тех, кто рассчитывает на свое человеческое в ситуациях развода ("больше у меня никого не будет") и в ситуациях расставания ("я думаю, что он уже не вернется") и других случаев.
Эта история рассказывает о том, что Господь услышав искреннюю молитву, может посрамить все то, что мы сами себе придумываем, всю нашу человеческую логику и сделать нам Благо.
МУЖ ОТ СВЯТОЙ ТЕЗКИ
Приехали как-то летом ко мне в Ириновку три молодые писательницы из опекаемого мной литературного клуба: все три православные, молодые, талантливые, умные и незамужние. После прогулки к Ладожскому озеру, с купаньем и покупкой копченых сигов прямо у коптильни, после вкусного ужина на свежем воздухе, за длинным «гостевым столом» в саду под яблонями, после разных умных литературных разговоров, зашла у нас речь о простых женских вещах - о замужестве, а точнее о том, как нелегко выйти замуж православной женщине, если она уже и не очень молода, и держится скромно, и вообще далека от современного эталона женской красоты – «сексапильности», не к ночи будь помянута.
- Хорошо тем, которые хоть и не современно выглядят, но от природы девицы-красавицы, за ними тоже кто хошь побежит. А вот что делать нам, девицам-не-красавицам?
Послушала я их сетования и говорю моим девушкам:
- А вы, дорогие, положитесь в этом вопросе на Господа, как, впрочем, и во всех делах на Него в первую очередь надо полагаться. Молитесь Ему и святым о ниспослании счастливого замужества.
- Ой, Юлия Николаевна, а вы когда-нибудь видели счастливый брак, посланный по молитвам? По-моему, это вы нам просто для утешения говорите. Ну кто меня возьмет, например, такую толстуху? – со вздохом сказала Ирочка, и вправду кругленькая как шарик – Опоздала я родиться – такие телеса нынче никто не носит! Теперь в моде худые и длинноногие, вы же знаете!
- Ну да, «одни ноги да прическа». Такие женщины с трудом рожают одного ребеночка-кесарёночка, а второго их фигура уже не выдержит – тазовые кости разойдутся! Что же касается счастливого брака по молитвам, то видала я такие примеры и не раз. Хотите расскажу самый, на мой взгляд, убедительный?
- Конечно, хотим!
И я рассказала моим девушкам такую историю.
* *
Началась она, эта история, лет десять тому назад в Леснинской обители. Это любимый мною русский женский монастырь в Нормандии, во Франции, с которым очень многое в моей жизни связано. Тогда еще моя мамочка была здорова, и мне не нужно было каждое лето вывозить ее на дачу в Ириновку, сама я уже вышла на пенсию ну и жила подолгу в монастыре, помогала монахиням за садом ухаживать. Приезжавшие в обитель паломники часто помогали мне в саду, за работой мы разговаривали о том, о сем, и нередко они мне поверяли свои заветные мысли. Паломничество чем-то напоминает поездку в поезде – располагает к откровенности. Так было и с Екатериной, Катюшей – героиней моего рассказа.
Катюша была не просто толстушка, а прямо таки толстуша неохватная. На работу она была ловкая и вообще очень подвижная: когда помогала на кухне, то огромную «главную» монастырскую кастрюлю с супом бегом носила, так что советовать ей гимнастику для похудания было бы глупо, а от диет она отказывалась принципиально: «С меня хватило бы постов, если бы диеты помогали, я ведь довольно строго пощусь. Нет уж, с полнотой моей природной бороться бесполезно, остается только смириться! Но замуж, честно скажу, мне очень хочется, особенно когда чужих деток вижу. Для монастыря-то я не гожусь, а в матушки уже опоздала. Если бы раньше, когда была молода, спохватилась, то могла бы среди семинаристов поискать жениха, но я к вере поздно пришла, только к тридцати годам - какая теперь из меня матушка!»
Я Катюше посоветовала то же, что и вам – молиться, просить у Господа благословения и помощи в устроении доброго супружества.
- Ох, да я уж молилась!
- Еще молись! – сказала я. А что еще можно на это сказать?
Буквально на другой день, как сейчас помню, это было воскресенье, кто-то из паломников предложил поехать на экскурсию в лежавшее неподалеку, километрах в двадцати, аббатство Мортимер.
- Стоит ехать? – спросила меня Катюша. – Это ведь наверняка католическое аббатство?
- Тебе – обязательно стоит поехать! – сказала я с улыбкой. – По дороге в аббатство в лесу есть источник святой великомученицы Екатерины: французские девушки издавна молятся возле него о женихах. Вот и ты помолишься!
- Да не, не верю я в такие достопримечательности для туристов! – сказала Катюша. А все-таки с нами поехала.
Сначала мы посетили аббатство Мортимер. Конечно, аббатство уже давным-давно было разорено французскими революционерами, и сейчас в нем был заповедник и музей для туристов. За плату можно было осмотреть бывшие здания монастыря, объехать на прогулочной коляске, запряженной парочкой пони, угодья, поглядеть на оленей в парке и на фантастически огромных форелей в каскадных прудах, а заодно послушать легенду – как же без легенды, ведь аббатство стоит тут аж с девятого века! – о призраке принцессы-блудницы, некогда наказанной королем за блуд заточением в монастырь (мужской, между прочим) для покаяния и обдумывания своих прегрешений. Но, отличавшаяся свободным поведением и упрямством, принцесса в заточении не покаялась, а начала соблазнять монахов, за что, будучи в сем уличена, была по королевскому указу тайно предана смерти посредством удушения. И с тех пор будто бы распутный призрак принцессы начал являться монахам в облике красавицы с совой на плече и соблазнять их на грех. Мысленный, надо полагать.
Погуляли мы по аббатству, поели огромных французских блинов, выпекаемых там же в особой будочке (Катюша съела штук пять, между прочим), а потом двинулись к источнику: посмотреть на него и по заказу монахинь-лесняночек набрать родниковой воды, очень вкусной, необыкновенно чистой и даже будто бы целебной. Для чего даны нам были пустые пластиковые канистры.
Подъехали мы к лесистому холму, из-под которого бил источник, припарковались на особой площадке и пошли всей гурьбой к маленькому искусственному каменному гроту, из которого источник и вытекал, образуя довольно полноводный и быстрый ручей. У источника несколько французов набирали воду в свои емкости и носили их к машинам – запасались экологически чистой питьевой водой. Наши паломники тоже стали умываться, плескаться в ручье и набирать воду в свои бутыли. В самом гроте был небольшой бассейн, на краю которого стояла статуя святой великомученицы Екатерины и несколько ваз с цветами, а между ними лежали какие-то женские украшения – брошки, бусы, нарядные заколки для волос; но пройти туда было нельзя - грот был забран решеткой и заперт на замок.
- Посмотри, Катюша, сколько цветов внутри грота и возле него! Видишь, какие аккуратные кругленькие букетики? Это свадебные букеты невест, между прочим. И украшения святой принесены явно в знак благодарности, так что, надо полагать, молитвы девушек к святой Екатерине не остаются безответными, – сказала я наполовину шутя, но Катюша заволновалась всерьез.
- Юль Николавна, а давайте немножко задержимся, когда все пойдут к машинам – я помолиться хочу - вдруг поможет да мне святая тезка?
- Да пожалуйста! Почему бы и тебе тут не помолиться о хорошем женихе?
Все наши ушли на парковочную площадку, а возле нас остались только два француза, один тощий и длинный, другой маленький и толстый, которые переговаривались между собой; потом толстяк подхватил наполненные канистры и понес их к машине, а длинный наполнил последнюю бутыль, отошел чуть ниже грота, скинул майку и начал плескаться в ручье.
Катюша подошла к гроту и стала молиться. Конечно, я не подслушивала, но волей-неволей услышала, как она молилась. А молилась она искренне, доверчиво, из глубины души.
- Святая великомученица Екатерина, пошли мне, рабе Божьей Екатерине, хорошего мужа! Бедного или богатого, здорового или не очень, лишь бы доброго и верного! И я его буду любить искренне и верно, в беде и в радости, в счастье и в горе, в болезни и здравии – и до самой смерти! Не оставь без ответа мольбу бедной твоей тезки!
Помолилась она таким вот образом, всплакнула даже чуток, и пошли мы к машинам со своими бутылками – нехорошо было заставлять остальных паломников ждать слишком долго.
Вернулись мы в обитель, сдали воду на кухню и заторопились на вечернюю службу – она уже началась.
Народу в храме было много, служба была полиелейная, и вот когда все пошли помазываться к служившему владыке Серафиму, ныне покойному, Царство ему Небесное, Катюша вдруг подходит ко мне и шепчет:
- Юль Николавна! Смотрите!
- Куда смотреть? – не поняла я.
- Вон стоят те давешние французы, которые с нами были у грота! Ой, как неудобно: они ведь видели, как я молилась, и наверняка догадались о чем!
- Ничего неудобного тут нет: для того и грот святой Екатерины, чтобы перед ними молиться. Хватит разговаривать, на нас мать Ольга смотрит от свечного ящика!
За ужином оба француза сидели напротив нас, иногда переговариваясь по-французски.
- Вот видишь, они по-русски не говорят, - шепнула я Катюше. – Так что напрасно ты волновалась. В монастырь приезжает много православных французов со всей округи.
На следующий день Катюша со своей группой уезжала обратно в Москву. За завтраком, а утром паломники ели в трапезной одни, без монахинь – монахини завтракали по кельям, - Катюша сказала мне о своем отъезде.
- Ангела в дорогу! – ответила я. – Надеюсь, что молитва у грота святой Екатерины тебе поможет.
- Я тоже на это надеюсь, - вздохнула Катюша. – Юль Николавна, я запишу вам мой московский телефон? Вы же бываете в Москве?
- Бываю почти каждый год.
- Так позвоните мне, я буду очень рада с вами встретиться!
В Москву я наезжаю ненадолго, мне бы только с друзьями встретиться да издательские дела какие-то уладить – не до встреч со случайными знакомыми, но не обижать же хорошего человека?
- Запиши телефон, Катюша, может и встретимся, даст Бог, – сказала я.
Катюша достала из сумочки авторучку и растерялась:
- Ой, а на чем записать-то? У меня бумаги нет.
- Да хоть на салфетке!
Она записала телефон на бумажной салфетке и положила ее возле моей тарелки.
И тут старший их группы вошел в трапезную и попросил всех отъезжающих поторопиться:
Мы с Катюшей расцеловались и расстались.
Я собрала посуду, помогая сестрам-трапезаркам, и отнесла ее на кухню, а когда вернулась к столу, то не нашла салфетки с телефоном на месте: наверное трапезарки унесли. Я честно заглянула в мусорный бак, но ничего похожего на салфетку с надписью не увидела и решила, что значит не судьбы нам свидеться еще раз с милой толстушей Катюшей. Но мы свиделись.
Прошло несколько лет. И вот однажды к нашей даче подъехал автомобиль, а из него вышла Катюша с младенчиком на руках, а за нею – тот самый долговязый француз, который «накрыл» ее у грота святой Екатерины!
- Здравствуйте, дорогая Юлия Николаевна! Нашли мы вас с великим трудом, надо сказать: оказывается, есть деревня Ириновка, а есть еще станция Ириновка, и мы вас искали два часа на станции. Потом догадались зайти в магазин и спросить, не знают ли продавцы, где тут живет писательница? Ну нас прямиком к вам и направили, даже номер дома подсказали! Как же я рад вас видеть! – сказал «француз» на чистейшем русском языке.
- Очень рада! – сказала я в ошеломлении.
«Французу», который оказался и не француз вовсе, был передан младенец, а я утонула в пышных объятьях толстуши Катюши. Потом мне представили Катюшу-младшую, которой было уже полтора года и которая по комплекции обещала повторить маму, по поводу чего в семействе, как я заметила позже, никаких комплексов не наблюдалось.
Ну, я не буду вам, девушки, рассказывать подробности этой встречи, а скажу только главное – то, что вам интересно. Когда после ужина, а ужинали мы тут же, вот за этим самым столом, Катюша-старшая понесла Катюшу-младшую укладывать спать, Анатолий, так звали «француза», вдруг сказал:
- А знаете, Юлия Николаевна, ведь это я сумел вас разыскать. Вы на кураевском форуме написали как-то, что каждое лето проводите в Ириновке, неподалеку от Ладожского озера. Ну я и нашел это место на карте Ленинградской области, а потом предложил жене съездить к вам в гости. Ей-то просто хотелось вас повидать, а я должен был к вам явиться, чтобы попросить прощенья.
- За что, Анатолий? – удивилась я.
- Есть за что. Это ж я спер у вас салфеточку с телефончиком Катюши. Я видел, как вы ее искали, но не признался, негодяй, - духу не хватило. А теперь, когда все так хорошо закончилось, можно и признаться. Прощаете вы меня?
- Ну, конечно, прощаю! Так Катюша вам с первого взгляда понравилась, так надо понимать?
- Не просто понравилась! Я понял, что это – судьба, и если я эту невесту упущу – не видать мне в жизни счастья, как своих ушей сзади.
- Чем же она вас так пленила?
- Своей замечательной молитвой. – И он слово в слово повторил молитву Катюши к святой Екатерине! Вот потому-то и я ее запомнила. – А еще она меня пленила своей изумительной полнотой. Всю жизнь я подсознательно боялся тощих женщин и шарахался от них, как от чумы.
- Это почему же?
- Я ведь детдомовский. Сколько я себя помню, с младенчества и до шестнадцати лет, я всегда чувствовал себя голодным. Я и сейчас в гостях ловлю себя на том, что невольно кошусь в тарелку соседа – не положили ли ему больше, чем мне? Это не изживается, знаете ли… И все мы в детдоме, мальчишки и девчонки, были худые, недокормленные и все друг другу в рот смотрели. А вот с Катюшей мое подсознание спокойно, уж она-то явно не детдомовская, а значит – не конкурент и не объест! Смешно, правда?
- Да нет, не смешно, а грустно. Хотя в вашем случае это привело к обоюдному счастью. Ведь так?
- Определенно так!
- А почему, Анатолий, вы тогда на источнике говорили по-французски?
- Да потому что я был со своим другом Эженом из Парижа. Он увязался со мной в русский монастырь, очень ему хотелось взглянуть на православных людей вблизи. А вообще-то он мой партнер по бизнесу: у меня небольшая фабрика, я выпускаю детскую деревянную мебель и торгую с некоторыми европейскими странами. И продукция моя неплохо идет.
- Понятно…
А вам понятно, девицы-не-красавицы?
Эта история рассказывает о том, что Господь услышав искреннюю молитву, может посрамить все то, что мы сами себе придумываем, всю нашу человеческую логику и сделать нам Благо.
МУЖ ОТ СВЯТОЙ ТЕЗКИ
Приехали как-то летом ко мне в Ириновку три молодые писательницы из опекаемого мной литературного клуба: все три православные, молодые, талантливые, умные и незамужние. После прогулки к Ладожскому озеру, с купаньем и покупкой копченых сигов прямо у коптильни, после вкусного ужина на свежем воздухе, за длинным «гостевым столом» в саду под яблонями, после разных умных литературных разговоров, зашла у нас речь о простых женских вещах - о замужестве, а точнее о том, как нелегко выйти замуж православной женщине, если она уже и не очень молода, и держится скромно, и вообще далека от современного эталона женской красоты – «сексапильности», не к ночи будь помянута.
- Хорошо тем, которые хоть и не современно выглядят, но от природы девицы-красавицы, за ними тоже кто хошь побежит. А вот что делать нам, девицам-не-красавицам?
Послушала я их сетования и говорю моим девушкам:
- А вы, дорогие, положитесь в этом вопросе на Господа, как, впрочем, и во всех делах на Него в первую очередь надо полагаться. Молитесь Ему и святым о ниспослании счастливого замужества.
- Ой, Юлия Николаевна, а вы когда-нибудь видели счастливый брак, посланный по молитвам? По-моему, это вы нам просто для утешения говорите. Ну кто меня возьмет, например, такую толстуху? – со вздохом сказала Ирочка, и вправду кругленькая как шарик – Опоздала я родиться – такие телеса нынче никто не носит! Теперь в моде худые и длинноногие, вы же знаете!
- Ну да, «одни ноги да прическа». Такие женщины с трудом рожают одного ребеночка-кесарёночка, а второго их фигура уже не выдержит – тазовые кости разойдутся! Что же касается счастливого брака по молитвам, то видала я такие примеры и не раз. Хотите расскажу самый, на мой взгляд, убедительный?
- Конечно, хотим!
И я рассказала моим девушкам такую историю.
* *
Началась она, эта история, лет десять тому назад в Леснинской обители. Это любимый мною русский женский монастырь в Нормандии, во Франции, с которым очень многое в моей жизни связано. Тогда еще моя мамочка была здорова, и мне не нужно было каждое лето вывозить ее на дачу в Ириновку, сама я уже вышла на пенсию ну и жила подолгу в монастыре, помогала монахиням за садом ухаживать. Приезжавшие в обитель паломники часто помогали мне в саду, за работой мы разговаривали о том, о сем, и нередко они мне поверяли свои заветные мысли. Паломничество чем-то напоминает поездку в поезде – располагает к откровенности. Так было и с Екатериной, Катюшей – героиней моего рассказа.
Катюша была не просто толстушка, а прямо таки толстуша неохватная. На работу она была ловкая и вообще очень подвижная: когда помогала на кухне, то огромную «главную» монастырскую кастрюлю с супом бегом носила, так что советовать ей гимнастику для похудания было бы глупо, а от диет она отказывалась принципиально: «С меня хватило бы постов, если бы диеты помогали, я ведь довольно строго пощусь. Нет уж, с полнотой моей природной бороться бесполезно, остается только смириться! Но замуж, честно скажу, мне очень хочется, особенно когда чужих деток вижу. Для монастыря-то я не гожусь, а в матушки уже опоздала. Если бы раньше, когда была молода, спохватилась, то могла бы среди семинаристов поискать жениха, но я к вере поздно пришла, только к тридцати годам - какая теперь из меня матушка!»
Я Катюше посоветовала то же, что и вам – молиться, просить у Господа благословения и помощи в устроении доброго супружества.
- Ох, да я уж молилась!
- Еще молись! – сказала я. А что еще можно на это сказать?
Буквально на другой день, как сейчас помню, это было воскресенье, кто-то из паломников предложил поехать на экскурсию в лежавшее неподалеку, километрах в двадцати, аббатство Мортимер.
- Стоит ехать? – спросила меня Катюша. – Это ведь наверняка католическое аббатство?
- Тебе – обязательно стоит поехать! – сказала я с улыбкой. – По дороге в аббатство в лесу есть источник святой великомученицы Екатерины: французские девушки издавна молятся возле него о женихах. Вот и ты помолишься!
- Да не, не верю я в такие достопримечательности для туристов! – сказала Катюша. А все-таки с нами поехала.
Сначала мы посетили аббатство Мортимер. Конечно, аббатство уже давным-давно было разорено французскими революционерами, и сейчас в нем был заповедник и музей для туристов. За плату можно было осмотреть бывшие здания монастыря, объехать на прогулочной коляске, запряженной парочкой пони, угодья, поглядеть на оленей в парке и на фантастически огромных форелей в каскадных прудах, а заодно послушать легенду – как же без легенды, ведь аббатство стоит тут аж с девятого века! – о призраке принцессы-блудницы, некогда наказанной королем за блуд заточением в монастырь (мужской, между прочим) для покаяния и обдумывания своих прегрешений. Но, отличавшаяся свободным поведением и упрямством, принцесса в заточении не покаялась, а начала соблазнять монахов, за что, будучи в сем уличена, была по королевскому указу тайно предана смерти посредством удушения. И с тех пор будто бы распутный призрак принцессы начал являться монахам в облике красавицы с совой на плече и соблазнять их на грех. Мысленный, надо полагать.
Погуляли мы по аббатству, поели огромных французских блинов, выпекаемых там же в особой будочке (Катюша съела штук пять, между прочим), а потом двинулись к источнику: посмотреть на него и по заказу монахинь-лесняночек набрать родниковой воды, очень вкусной, необыкновенно чистой и даже будто бы целебной. Для чего даны нам были пустые пластиковые канистры.
Подъехали мы к лесистому холму, из-под которого бил источник, припарковались на особой площадке и пошли всей гурьбой к маленькому искусственному каменному гроту, из которого источник и вытекал, образуя довольно полноводный и быстрый ручей. У источника несколько французов набирали воду в свои емкости и носили их к машинам – запасались экологически чистой питьевой водой. Наши паломники тоже стали умываться, плескаться в ручье и набирать воду в свои бутыли. В самом гроте был небольшой бассейн, на краю которого стояла статуя святой великомученицы Екатерины и несколько ваз с цветами, а между ними лежали какие-то женские украшения – брошки, бусы, нарядные заколки для волос; но пройти туда было нельзя - грот был забран решеткой и заперт на замок.
- Посмотри, Катюша, сколько цветов внутри грота и возле него! Видишь, какие аккуратные кругленькие букетики? Это свадебные букеты невест, между прочим. И украшения святой принесены явно в знак благодарности, так что, надо полагать, молитвы девушек к святой Екатерине не остаются безответными, – сказала я наполовину шутя, но Катюша заволновалась всерьез.
- Юль Николавна, а давайте немножко задержимся, когда все пойдут к машинам – я помолиться хочу - вдруг поможет да мне святая тезка?
- Да пожалуйста! Почему бы и тебе тут не помолиться о хорошем женихе?
Все наши ушли на парковочную площадку, а возле нас остались только два француза, один тощий и длинный, другой маленький и толстый, которые переговаривались между собой; потом толстяк подхватил наполненные канистры и понес их к машине, а длинный наполнил последнюю бутыль, отошел чуть ниже грота, скинул майку и начал плескаться в ручье.
Катюша подошла к гроту и стала молиться. Конечно, я не подслушивала, но волей-неволей услышала, как она молилась. А молилась она искренне, доверчиво, из глубины души.
- Святая великомученица Екатерина, пошли мне, рабе Божьей Екатерине, хорошего мужа! Бедного или богатого, здорового или не очень, лишь бы доброго и верного! И я его буду любить искренне и верно, в беде и в радости, в счастье и в горе, в болезни и здравии – и до самой смерти! Не оставь без ответа мольбу бедной твоей тезки!
Помолилась она таким вот образом, всплакнула даже чуток, и пошли мы к машинам со своими бутылками – нехорошо было заставлять остальных паломников ждать слишком долго.
Вернулись мы в обитель, сдали воду на кухню и заторопились на вечернюю службу – она уже началась.
Народу в храме было много, служба была полиелейная, и вот когда все пошли помазываться к служившему владыке Серафиму, ныне покойному, Царство ему Небесное, Катюша вдруг подходит ко мне и шепчет:
- Юль Николавна! Смотрите!
- Куда смотреть? – не поняла я.
- Вон стоят те давешние французы, которые с нами были у грота! Ой, как неудобно: они ведь видели, как я молилась, и наверняка догадались о чем!
- Ничего неудобного тут нет: для того и грот святой Екатерины, чтобы перед ними молиться. Хватит разговаривать, на нас мать Ольга смотрит от свечного ящика!
За ужином оба француза сидели напротив нас, иногда переговариваясь по-французски.
- Вот видишь, они по-русски не говорят, - шепнула я Катюше. – Так что напрасно ты волновалась. В монастырь приезжает много православных французов со всей округи.
На следующий день Катюша со своей группой уезжала обратно в Москву. За завтраком, а утром паломники ели в трапезной одни, без монахинь – монахини завтракали по кельям, - Катюша сказала мне о своем отъезде.
- Ангела в дорогу! – ответила я. – Надеюсь, что молитва у грота святой Екатерины тебе поможет.
- Я тоже на это надеюсь, - вздохнула Катюша. – Юль Николавна, я запишу вам мой московский телефон? Вы же бываете в Москве?
- Бываю почти каждый год.
- Так позвоните мне, я буду очень рада с вами встретиться!
В Москву я наезжаю ненадолго, мне бы только с друзьями встретиться да издательские дела какие-то уладить – не до встреч со случайными знакомыми, но не обижать же хорошего человека?
- Запиши телефон, Катюша, может и встретимся, даст Бог, – сказала я.
Катюша достала из сумочки авторучку и растерялась:
- Ой, а на чем записать-то? У меня бумаги нет.
- Да хоть на салфетке!
Она записала телефон на бумажной салфетке и положила ее возле моей тарелки.
И тут старший их группы вошел в трапезную и попросил всех отъезжающих поторопиться:
Мы с Катюшей расцеловались и расстались.
Я собрала посуду, помогая сестрам-трапезаркам, и отнесла ее на кухню, а когда вернулась к столу, то не нашла салфетки с телефоном на месте: наверное трапезарки унесли. Я честно заглянула в мусорный бак, но ничего похожего на салфетку с надписью не увидела и решила, что значит не судьбы нам свидеться еще раз с милой толстушей Катюшей. Но мы свиделись.
Прошло несколько лет. И вот однажды к нашей даче подъехал автомобиль, а из него вышла Катюша с младенчиком на руках, а за нею – тот самый долговязый француз, который «накрыл» ее у грота святой Екатерины!
- Здравствуйте, дорогая Юлия Николаевна! Нашли мы вас с великим трудом, надо сказать: оказывается, есть деревня Ириновка, а есть еще станция Ириновка, и мы вас искали два часа на станции. Потом догадались зайти в магазин и спросить, не знают ли продавцы, где тут живет писательница? Ну нас прямиком к вам и направили, даже номер дома подсказали! Как же я рад вас видеть! – сказал «француз» на чистейшем русском языке.
- Очень рада! – сказала я в ошеломлении.
«Французу», который оказался и не француз вовсе, был передан младенец, а я утонула в пышных объятьях толстуши Катюши. Потом мне представили Катюшу-младшую, которой было уже полтора года и которая по комплекции обещала повторить маму, по поводу чего в семействе, как я заметила позже, никаких комплексов не наблюдалось.
Ну, я не буду вам, девушки, рассказывать подробности этой встречи, а скажу только главное – то, что вам интересно. Когда после ужина, а ужинали мы тут же, вот за этим самым столом, Катюша-старшая понесла Катюшу-младшую укладывать спать, Анатолий, так звали «француза», вдруг сказал:
- А знаете, Юлия Николаевна, ведь это я сумел вас разыскать. Вы на кураевском форуме написали как-то, что каждое лето проводите в Ириновке, неподалеку от Ладожского озера. Ну я и нашел это место на карте Ленинградской области, а потом предложил жене съездить к вам в гости. Ей-то просто хотелось вас повидать, а я должен был к вам явиться, чтобы попросить прощенья.
- За что, Анатолий? – удивилась я.
- Есть за что. Это ж я спер у вас салфеточку с телефончиком Катюши. Я видел, как вы ее искали, но не признался, негодяй, - духу не хватило. А теперь, когда все так хорошо закончилось, можно и признаться. Прощаете вы меня?
- Ну, конечно, прощаю! Так Катюша вам с первого взгляда понравилась, так надо понимать?
- Не просто понравилась! Я понял, что это – судьба, и если я эту невесту упущу – не видать мне в жизни счастья, как своих ушей сзади.
- Чем же она вас так пленила?
- Своей замечательной молитвой. – И он слово в слово повторил молитву Катюши к святой Екатерине! Вот потому-то и я ее запомнила. – А еще она меня пленила своей изумительной полнотой. Всю жизнь я подсознательно боялся тощих женщин и шарахался от них, как от чумы.
- Это почему же?
- Я ведь детдомовский. Сколько я себя помню, с младенчества и до шестнадцати лет, я всегда чувствовал себя голодным. Я и сейчас в гостях ловлю себя на том, что невольно кошусь в тарелку соседа – не положили ли ему больше, чем мне? Это не изживается, знаете ли… И все мы в детдоме, мальчишки и девчонки, были худые, недокормленные и все друг другу в рот смотрели. А вот с Катюшей мое подсознание спокойно, уж она-то явно не детдомовская, а значит – не конкурент и не объест! Смешно, правда?
- Да нет, не смешно, а грустно. Хотя в вашем случае это привело к обоюдному счастью. Ведь так?
- Определенно так!
- А почему, Анатолий, вы тогда на источнике говорили по-французски?
- Да потому что я был со своим другом Эженом из Парижа. Он увязался со мной в русский монастырь, очень ему хотелось взглянуть на православных людей вблизи. А вообще-то он мой партнер по бизнесу: у меня небольшая фабрика, я выпускаю детскую деревянную мебель и торгую с некоторыми европейскими странами. И продукция моя неплохо идет.
- Понятно…
А вам понятно, девицы-не-красавицы?
-
Евфимия
- Ветеран
- Сообщения: 564
- Зарегистрирован: 29 июл 2008, 20:41
- Цель пребывания на форуме*: Хочу помогать тем, кто думает о самоубийстве
Re: Лечебные притчи для тех, кто хочет понять себя и мир
Вот еще один рассказ - быль от Ю.Н. Вознесенской для тех, кто находится в депрессии или тяжелых жизненных обстоятельствах. Прочитав его сразу ясно что надо делать. Надо по могать другим! И это спасет и от депрессии, и от обстоятельств.
ДОМ НА СЕННОЙ ПЛОЩАДИ
Наталья и Ульяна были знакомы, но знакомство было не очень чтобы тесным: когда о нем спросили, Наталья назвала его «просто шапочным», а Ульяна – «чисто светским». Но знакомство все-таки состоялось, иначе не было бы и нашей истории.
Начнем с Ульяны. Она была русской эмигранткой в третьем поколении: дед Ульяны был полковым священников и ушел с молодой попадьей от большевиков через Крым, отец родился в Берлине, вырос и стал священником Зарубежной церкви, ну а мать была соответственно матушкой и происходила из дворянского сословия. Ульяну воспитывали в Православии и любви к родине с младенчества, вот и выросла посреди Германии настоящая русская девушка, культурная, образованная, православная и, конечно, российская патриотка. Вот только по-русски говорила с изрядным акцентом: когда она первый раз приехала в Россию, ее часто принимали за девушку из Прибалтики, тем более что и внешне она на эту роль вполне подходила – высокая блондинка с голубыми глазами, полноватая, медлительная и с западной повадкой. Училась Ульяна на искусствоведа и еще до поездки в Россию интересовалась «русским художественным андеграундом», а потому приехав в Петербург (тогда еще Ленинград), принялась носиться по выставкам авангардистов, по мастерским неофициальных художников, купила у них несколько картин, пила с ними водку, спорила о политике, об искусстве и имела в их среде бешеный успех. Художники наперебой писали портреты «поповны», дарили их ей безвозмездно, но не забывали при этом заказать в следующий приезд привести кисти, краски и джинсы. И начались ее регулярные ежегодные поездки в Россию (тогда СССР): Ульяна побывала в Троице-Сергиевой Лавре и в нескольких действующих храмах Москвы, в Ленинграде походила по превращенным в музеи Казанскому и Исаакиевскому соборам, съездила в Псково-Печерский монастырь, ну и по Золотому кольцу проехалась. В основном она крутилась в Ленинграде: очень полюбился ей город, в котором родились ее бабушка и дед; она звала его «своей исторической родиной» и даже отыскала дом, в котором они жили. А круг ее знакомств составляли неофициальные художники, литераторы и даже какие-то диссиденты. Вот тогда-то она и познакомилась с Натальей, кажется, на какой-то полуподпольной квартирной выставке. Сидели они рядом за столом, понравились друг дружке, разговорились, поговорили да и разошлись.
Вскоре Ульяна вышла замуж, через год родила двойню сыновей, и на этом ее путешествия на родину временно прекратились. А затем наступила «перестройка», и Ульяна стала с жадностью ловить вести, доходящие с родины, хотя ездить туда из-за детей пока не могла. Зато она занялась «гуманитарной помощью», причем не одна, а со всем своим приходом. Они отправляли машинами помощь - продукты, медикаменты и одежду, - то в Спитак, переживший землетрясение, то в районы с выселенными чернобыльцами, то в Москву и в Питер. И вот тут-то выяснилась мерзейшая особенность того времени: «гуманитарка» не доходила до адресатов даже когда машины шли с сопровождающими – все начинали разворовывать еще на таможне, грабили по дороге и окончательно растаскивали уже на местах. Это было отвратительно и почему-то очень, очень стыдно. Многие из былых энтузиастов просто бросили заниматься этой благотворительностью: «Все равно все украдут и продадут, люди из этого бизнес устроили!». К этому времени, кстати сказать, уже провалился августовский путч 1991 года, СССР благополучно (пока благополучно, то есть без крови) распался и даже Ленинград стал снова Санкт-Петербургом. Демократии было – большими ложками хлебай, только вот люди бедствовали еще больше.
- Папа! – обратилась Ульяна к отцу. – Да что же это стало с нашим народом? Ведь у себя воруют! Как же так можно? И что же нам-то делать, как людям помочь? Ведь не можем мы сидеть сложа руки, когда на родине люди буквально голодают!
- Не можете. Найдите способ так организовать помощь, чтобы она попадала конкретным людям прямо в руки, - посоветовал отец Кирилл.
- Папочка, ну подскажи что-нибудь, ты же умный! – взмолилась дочь. И о. Кирилл подсказал.
- У тебя ведь есть знакомые в Петербурге? Попроси их найти конкретных стариков и инвалидов, ну, скажем, жителей какого-то квартала или даже одного дома, и посылайте помощь либо посылками на их имена, либо через надежных людей. Возьми хотя бы дом, в котором жил твои дедушка и бабушка, отец Константин и матушка Юлиания.
- Спасибо, папа! Это, кажется, выход! – обрадовалась Ульяна. Она и дом этот видела и знала – огромный шестиэтажный многоквартирный дом, фасадом выходивший на Сенную, а двумя другими сторонами (дом был построен утюгом) - на Екатерининский канал и Демидов переулок (Дедушка занимал квартиру в бельэтаже с видом на канал.).
Она обратилась за советом к одному прихожанину, недавнему эмигранту из России:
- Скажите, а есть какой-нибудь способ узнать, кто из стариков, живущих в конкретном доме, нуждается в помощи?
- Нет ничего проще! – ответил эмигрант. – Надо просто пойти в райсобес и спросить.
- А что такое «райсобес», это от слова «рай» что ли? А «бес» тут при чем?
- От слова «район»! – засмеялся тот. – И бесы тут не при чем: райсобес – это Районный отдел социального обеспечения.
- Понятно! – сказала Ульяна и стала думать дальше.
А теперь надо рассказать о Наталье, потому что скоро им предстояло вновь встретиться с Ульяной.
В это самое время Наталья переживала не то чтобы кризис, а полное крушение личной жизни: ее с маленьким сыном оставил муж. Ладно бы просто муж, а то ведь бывший соратник и подельник, с которым у них был этакий «диссидентский роман»: один подпольный журнал выпускали, в одно время и по одному делу сели, одновременно в лагерях срок отбывали, правда в разных концах страны. А потом в один день вышли раньше срока по тихой, полутайной горбачевской амнистии 1986 года, вышли и на радостях тут же поженились. Жили трудно, бедно, почти впроголодь, как и половина Питера жила тогда. И вот через пять лет, в 91-м году муж ее вдруг выходит в начальство, становится депутатом Государственной думы, немедленно бросает свою «диссиденточку» и женится на молоденькой дочери перестроившегося крупного партийного босса. Обидно и противно было Наталье. А здоровье-то подорвано в тюрьме, на этапах и в лагере, нервишки никуда не годятся – и въехала она с горя в тяжелейшую депрессию. Сидит у себя в однокомнатной квартирешке на девятом этаже дома-башни в Дачном, изредка что-то зарабатывает на хлеб перепечаткой текстов (благо за годы самиздата поднаторела в машинописи) и даже не пытается выйти из этого штопора. Сына она еще как-то ухитрялась кормить по-человечески, а сама питалась просто безобразно. Растолстела с хлеба, кефира и картошки да сидячего образа жизни, перестала даже политикой интересоваться, не говоря уже об искусстве. В общем, покатилась под горку… И вот тут-то появилась Ульяна со своими идеями направленной гуманитарной помощи!
Вернее, Ульяна не появилась сама, а стала обзванивать своих питерских знакомых: «Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы на месте разносить по нашим подопечным одежду, деньги и продукты? Нужен абсолютно честный и надежный человек». И кто-то вспомнил про Наталью.
Да, я ведь упустила одну важную вещь: до того Ульяна через знакомых нашла одного питерского художника-инвалида, обитавшего в районе Сенной площади, который сходил в «райскую организацию» и получил там список одиноких стариков и инвалидов, живших в отцовском доме. А еще ее связали с одним дельцом, перегонявшим старые автомобили в Петербург для продажи, и тот за небольшую цену согласился перевозить в своих автомобилях гуманитарную помощь. Только потребовал, чтобы у него при себе было письмо на церковном бланке за подписью священника и с печатью, в котором указывалось бы количество мешков с одеждой и ящиков с продуктами. «Чтобы на таможне не украли, а вы бы потом с меня не спрашивали!» - пояснил он. Оставалось найти человека в Петербурге, и таким человеком стала Наталья. Узнав про помощь голодающим пенсионерам, она согласилась без раздумий.
Как она работала! Она не только составила подробный список нуждающихся из дома на Сенной, но всех обошла, познакомилась, расспросила и написала о них все подробности: возраст, размеры одежды и обуви, жилищные условия, болезни… По этим данным Ульяна составила картотеку и стала вписывать прямо в карточки, кто в чем нуждается и кому что отправлено. Автоделец перегонял свои машины раза два в месяц, на него работала целая шоферская бригада, так что за месяц удавалось каждому подопечному оказать помощь деньгами, продуктами и одеждой. В основном это были старушки, стариков на полсотни человек было всего трое. Наталья сумела уговорить их не бояться писать письма в Германию, и как только пришли первые благодарственные письма, зарубежники воспрянули и бросились им помогать изо всех сил. Некоторые даже ездили в Петербург и ходили к ним в гости на чай. И тащили с собой полные сумки, конечно.
Однажды кто-то из прихожан принес очень хорошую детскую одежду, из которой вырос сынок.
- Может, там кому-нибудь пригодится?
- Да уж не пропадет! – засмеялась Ульяна. – Старушки наши кое-что из присланных вещей продают, им ведь еда и лекарства важнее хорошей одежды, так что и ваши вещички они пристроят.
Но неожиданно позвонила Наталья. Вообще-то она звонила редко, потому что это было недешево.
- Слушай, Уль, вы тут детские вещи прислали, а они как раз на моего Максимку: можно я возьму кроссовки и джинсики для него? Совсем у меня парень обносился…
Ульяна вспыхнула от стыда – хорошо, что по телефону не видно! – и сразу же нашлась:
- Ох, прости, я забыла написать: эти вещи все для твоего сына.
При следующем сборе денег она объявила прихожанам, что Наталья в Петербурге одна делает громадную работу, таскается с сумками по лестницам шестиэтажного дома и пора бы уже выделить ей какие-то хоть небольшие деньги от тех, что она распределяет между подопечными. Все только удивились, что это не сделано сразу. Рассказала Ульяна и о просьбе Натальи, и с тех пор время от времени народ стал что-то подкидывать специально для маленького Максима – игрушки, одежку, сладости…
Как-то Ульяна сообразила, что любому работнику полагается отпуск, и прислала Наталье приглашение. Та приехала с сыном на недельку погостить в Неметчину. Встречая ее на вокзале, Ульяна поразилась: сколько лет не виделись, а Наталья не изменилась, вроде даже похорошела и помолодела – стройная, статная, ясноглазая, настоящая русская красавица!
Так прошло несколько лет. Часть старушек умерла, как говорится, по возрасту, кто-то ушел жить в дом престарелых. Пенсионерам стали прибавлять пенсии, особенно блокадникам, а в доме на Сенной почти все были блокадники, и тогда о них вспомнили родственники. Постепенно «контингент» сокращался. К этому времени и торговля подержанными автомобилями сошла на нет, кончились регулярные оказии. И решено было помощь последним двенадцати старушкам распределить по семьям и на этом «организованную гуманитарную помощь» на Сенную прекратить. Приход занялся другой благотворительностью – стали помогать больным детям в России. А Наталью под занавес опять пригласила в гости Ульяна.
Как-то они сидели на веранде священнического дома (Ульяна с мужем и детьми жили под родительским крылом), пили чай и беседовали обо всем понемногу.
- Ульяна, я все хочу тебя спросить. Скажи мне честно, кто надоумил тебя помочь мне в тяжелую минуту?
- Не понимаю? – искренне удивилась Ульяна. – Когда и чем я тебе помогала? Вроде бы все наоборот было.
- Ну не случайно же ты тогда заставила меня бегать по лестницам твоего дедовского дома! Это ведь тебя кто-то специально напустил на меня?
- Все равно не понимаю!
- А ты что, не знаешь, в какое время ты обратилась ко мне за помощью? Я же тогда буквально загибалась, у меня была депрессия, доходящая до маразма. А эти старушки меня просто спасли тогда.
- Прости, я не знала…
- Правда-правда не знала?
- Истинная правда.
- Надо же! А получилось «спасение утопающей в горе - через спасение утопающих в нищете».
- Хочешь изжить свое горе – помоги тому, кто сам себе помочь не может! - нравоучительно изрекла Ульяна.
Все-таки она была настоящая поповская дочка
ДОМ НА СЕННОЙ ПЛОЩАДИ
Наталья и Ульяна были знакомы, но знакомство было не очень чтобы тесным: когда о нем спросили, Наталья назвала его «просто шапочным», а Ульяна – «чисто светским». Но знакомство все-таки состоялось, иначе не было бы и нашей истории.
Начнем с Ульяны. Она была русской эмигранткой в третьем поколении: дед Ульяны был полковым священников и ушел с молодой попадьей от большевиков через Крым, отец родился в Берлине, вырос и стал священником Зарубежной церкви, ну а мать была соответственно матушкой и происходила из дворянского сословия. Ульяну воспитывали в Православии и любви к родине с младенчества, вот и выросла посреди Германии настоящая русская девушка, культурная, образованная, православная и, конечно, российская патриотка. Вот только по-русски говорила с изрядным акцентом: когда она первый раз приехала в Россию, ее часто принимали за девушку из Прибалтики, тем более что и внешне она на эту роль вполне подходила – высокая блондинка с голубыми глазами, полноватая, медлительная и с западной повадкой. Училась Ульяна на искусствоведа и еще до поездки в Россию интересовалась «русским художественным андеграундом», а потому приехав в Петербург (тогда еще Ленинград), принялась носиться по выставкам авангардистов, по мастерским неофициальных художников, купила у них несколько картин, пила с ними водку, спорила о политике, об искусстве и имела в их среде бешеный успех. Художники наперебой писали портреты «поповны», дарили их ей безвозмездно, но не забывали при этом заказать в следующий приезд привести кисти, краски и джинсы. И начались ее регулярные ежегодные поездки в Россию (тогда СССР): Ульяна побывала в Троице-Сергиевой Лавре и в нескольких действующих храмах Москвы, в Ленинграде походила по превращенным в музеи Казанскому и Исаакиевскому соборам, съездила в Псково-Печерский монастырь, ну и по Золотому кольцу проехалась. В основном она крутилась в Ленинграде: очень полюбился ей город, в котором родились ее бабушка и дед; она звала его «своей исторической родиной» и даже отыскала дом, в котором они жили. А круг ее знакомств составляли неофициальные художники, литераторы и даже какие-то диссиденты. Вот тогда-то она и познакомилась с Натальей, кажется, на какой-то полуподпольной квартирной выставке. Сидели они рядом за столом, понравились друг дружке, разговорились, поговорили да и разошлись.
Вскоре Ульяна вышла замуж, через год родила двойню сыновей, и на этом ее путешествия на родину временно прекратились. А затем наступила «перестройка», и Ульяна стала с жадностью ловить вести, доходящие с родины, хотя ездить туда из-за детей пока не могла. Зато она занялась «гуманитарной помощью», причем не одна, а со всем своим приходом. Они отправляли машинами помощь - продукты, медикаменты и одежду, - то в Спитак, переживший землетрясение, то в районы с выселенными чернобыльцами, то в Москву и в Питер. И вот тут-то выяснилась мерзейшая особенность того времени: «гуманитарка» не доходила до адресатов даже когда машины шли с сопровождающими – все начинали разворовывать еще на таможне, грабили по дороге и окончательно растаскивали уже на местах. Это было отвратительно и почему-то очень, очень стыдно. Многие из былых энтузиастов просто бросили заниматься этой благотворительностью: «Все равно все украдут и продадут, люди из этого бизнес устроили!». К этому времени, кстати сказать, уже провалился августовский путч 1991 года, СССР благополучно (пока благополучно, то есть без крови) распался и даже Ленинград стал снова Санкт-Петербургом. Демократии было – большими ложками хлебай, только вот люди бедствовали еще больше.
- Папа! – обратилась Ульяна к отцу. – Да что же это стало с нашим народом? Ведь у себя воруют! Как же так можно? И что же нам-то делать, как людям помочь? Ведь не можем мы сидеть сложа руки, когда на родине люди буквально голодают!
- Не можете. Найдите способ так организовать помощь, чтобы она попадала конкретным людям прямо в руки, - посоветовал отец Кирилл.
- Папочка, ну подскажи что-нибудь, ты же умный! – взмолилась дочь. И о. Кирилл подсказал.
- У тебя ведь есть знакомые в Петербурге? Попроси их найти конкретных стариков и инвалидов, ну, скажем, жителей какого-то квартала или даже одного дома, и посылайте помощь либо посылками на их имена, либо через надежных людей. Возьми хотя бы дом, в котором жил твои дедушка и бабушка, отец Константин и матушка Юлиания.
- Спасибо, папа! Это, кажется, выход! – обрадовалась Ульяна. Она и дом этот видела и знала – огромный шестиэтажный многоквартирный дом, фасадом выходивший на Сенную, а двумя другими сторонами (дом был построен утюгом) - на Екатерининский канал и Демидов переулок (Дедушка занимал квартиру в бельэтаже с видом на канал.).
Она обратилась за советом к одному прихожанину, недавнему эмигранту из России:
- Скажите, а есть какой-нибудь способ узнать, кто из стариков, живущих в конкретном доме, нуждается в помощи?
- Нет ничего проще! – ответил эмигрант. – Надо просто пойти в райсобес и спросить.
- А что такое «райсобес», это от слова «рай» что ли? А «бес» тут при чем?
- От слова «район»! – засмеялся тот. – И бесы тут не при чем: райсобес – это Районный отдел социального обеспечения.
- Понятно! – сказала Ульяна и стала думать дальше.
А теперь надо рассказать о Наталье, потому что скоро им предстояло вновь встретиться с Ульяной.
В это самое время Наталья переживала не то чтобы кризис, а полное крушение личной жизни: ее с маленьким сыном оставил муж. Ладно бы просто муж, а то ведь бывший соратник и подельник, с которым у них был этакий «диссидентский роман»: один подпольный журнал выпускали, в одно время и по одному делу сели, одновременно в лагерях срок отбывали, правда в разных концах страны. А потом в один день вышли раньше срока по тихой, полутайной горбачевской амнистии 1986 года, вышли и на радостях тут же поженились. Жили трудно, бедно, почти впроголодь, как и половина Питера жила тогда. И вот через пять лет, в 91-м году муж ее вдруг выходит в начальство, становится депутатом Государственной думы, немедленно бросает свою «диссиденточку» и женится на молоденькой дочери перестроившегося крупного партийного босса. Обидно и противно было Наталье. А здоровье-то подорвано в тюрьме, на этапах и в лагере, нервишки никуда не годятся – и въехала она с горя в тяжелейшую депрессию. Сидит у себя в однокомнатной квартирешке на девятом этаже дома-башни в Дачном, изредка что-то зарабатывает на хлеб перепечаткой текстов (благо за годы самиздата поднаторела в машинописи) и даже не пытается выйти из этого штопора. Сына она еще как-то ухитрялась кормить по-человечески, а сама питалась просто безобразно. Растолстела с хлеба, кефира и картошки да сидячего образа жизни, перестала даже политикой интересоваться, не говоря уже об искусстве. В общем, покатилась под горку… И вот тут-то появилась Ульяна со своими идеями направленной гуманитарной помощи!
Вернее, Ульяна не появилась сама, а стала обзванивать своих питерских знакомых: «Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы на месте разносить по нашим подопечным одежду, деньги и продукты? Нужен абсолютно честный и надежный человек». И кто-то вспомнил про Наталью.
Да, я ведь упустила одну важную вещь: до того Ульяна через знакомых нашла одного питерского художника-инвалида, обитавшего в районе Сенной площади, который сходил в «райскую организацию» и получил там список одиноких стариков и инвалидов, живших в отцовском доме. А еще ее связали с одним дельцом, перегонявшим старые автомобили в Петербург для продажи, и тот за небольшую цену согласился перевозить в своих автомобилях гуманитарную помощь. Только потребовал, чтобы у него при себе было письмо на церковном бланке за подписью священника и с печатью, в котором указывалось бы количество мешков с одеждой и ящиков с продуктами. «Чтобы на таможне не украли, а вы бы потом с меня не спрашивали!» - пояснил он. Оставалось найти человека в Петербурге, и таким человеком стала Наталья. Узнав про помощь голодающим пенсионерам, она согласилась без раздумий.
Как она работала! Она не только составила подробный список нуждающихся из дома на Сенной, но всех обошла, познакомилась, расспросила и написала о них все подробности: возраст, размеры одежды и обуви, жилищные условия, болезни… По этим данным Ульяна составила картотеку и стала вписывать прямо в карточки, кто в чем нуждается и кому что отправлено. Автоделец перегонял свои машины раза два в месяц, на него работала целая шоферская бригада, так что за месяц удавалось каждому подопечному оказать помощь деньгами, продуктами и одеждой. В основном это были старушки, стариков на полсотни человек было всего трое. Наталья сумела уговорить их не бояться писать письма в Германию, и как только пришли первые благодарственные письма, зарубежники воспрянули и бросились им помогать изо всех сил. Некоторые даже ездили в Петербург и ходили к ним в гости на чай. И тащили с собой полные сумки, конечно.
Однажды кто-то из прихожан принес очень хорошую детскую одежду, из которой вырос сынок.
- Может, там кому-нибудь пригодится?
- Да уж не пропадет! – засмеялась Ульяна. – Старушки наши кое-что из присланных вещей продают, им ведь еда и лекарства важнее хорошей одежды, так что и ваши вещички они пристроят.
Но неожиданно позвонила Наталья. Вообще-то она звонила редко, потому что это было недешево.
- Слушай, Уль, вы тут детские вещи прислали, а они как раз на моего Максимку: можно я возьму кроссовки и джинсики для него? Совсем у меня парень обносился…
Ульяна вспыхнула от стыда – хорошо, что по телефону не видно! – и сразу же нашлась:
- Ох, прости, я забыла написать: эти вещи все для твоего сына.
При следующем сборе денег она объявила прихожанам, что Наталья в Петербурге одна делает громадную работу, таскается с сумками по лестницам шестиэтажного дома и пора бы уже выделить ей какие-то хоть небольшие деньги от тех, что она распределяет между подопечными. Все только удивились, что это не сделано сразу. Рассказала Ульяна и о просьбе Натальи, и с тех пор время от времени народ стал что-то подкидывать специально для маленького Максима – игрушки, одежку, сладости…
Как-то Ульяна сообразила, что любому работнику полагается отпуск, и прислала Наталье приглашение. Та приехала с сыном на недельку погостить в Неметчину. Встречая ее на вокзале, Ульяна поразилась: сколько лет не виделись, а Наталья не изменилась, вроде даже похорошела и помолодела – стройная, статная, ясноглазая, настоящая русская красавица!
Так прошло несколько лет. Часть старушек умерла, как говорится, по возрасту, кто-то ушел жить в дом престарелых. Пенсионерам стали прибавлять пенсии, особенно блокадникам, а в доме на Сенной почти все были блокадники, и тогда о них вспомнили родственники. Постепенно «контингент» сокращался. К этому времени и торговля подержанными автомобилями сошла на нет, кончились регулярные оказии. И решено было помощь последним двенадцати старушкам распределить по семьям и на этом «организованную гуманитарную помощь» на Сенную прекратить. Приход занялся другой благотворительностью – стали помогать больным детям в России. А Наталью под занавес опять пригласила в гости Ульяна.
Как-то они сидели на веранде священнического дома (Ульяна с мужем и детьми жили под родительским крылом), пили чай и беседовали обо всем понемногу.
- Ульяна, я все хочу тебя спросить. Скажи мне честно, кто надоумил тебя помочь мне в тяжелую минуту?
- Не понимаю? – искренне удивилась Ульяна. – Когда и чем я тебе помогала? Вроде бы все наоборот было.
- Ну не случайно же ты тогда заставила меня бегать по лестницам твоего дедовского дома! Это ведь тебя кто-то специально напустил на меня?
- Все равно не понимаю!
- А ты что, не знаешь, в какое время ты обратилась ко мне за помощью? Я же тогда буквально загибалась, у меня была депрессия, доходящая до маразма. А эти старушки меня просто спасли тогда.
- Прости, я не знала…
- Правда-правда не знала?
- Истинная правда.
- Надо же! А получилось «спасение утопающей в горе - через спасение утопающих в нищете».
- Хочешь изжить свое горе – помоги тому, кто сам себе помочь не может! - нравоучительно изрекла Ульяна.
Все-таки она была настоящая поповская дочка
