Свеча на ветру

Сообщение **Винни** » 09 май 2013, 11:32

Представляю вашему вниманию воспоминания Татьяны Алейниковой о праздновании Пасхи в советское время:

В раннем моём детстве это был самый таинственный праздник, который отмечать почему-то нельзя, но в доме пахнет мамиными пирогами, за окном зеленеет пригорок, где в воскресный день с друзьями будем катать по траве крашеные яйца и пробовать необыкновенно вкусные паски. Слово кулич придёт позднее, когда в хлебных магазинах появится новый вид выпечки под названием «кекс весенний», а стоящая рядом в очереди старушка тихо попросит подать ей «вон тот куличик». И станет вдруг светлее вокруг от этого удивительного слова.

И я снова окажусь там, в прошлом, где мама отваривает луковую шелуху и разводит в банке марганцовку, заставляющую меня поеживаться при воспоминании о сбитых коленках. Но тут марганцовка использовалась по другому назначению. Красок для украшения пасхальных яиц в те годы не было, хозяйки изощрялись, как могли. В ход однажды пошла зелёнка, что скрывать, моя придумка. Ходить с раскрашенными руками пришлось долго, но что это значило в сравнении с радостным удивлением мальчишек - приятелей.

Отец, вернувшийся с работы, увидел разноцветные пасхальные яйца в тарелке на столе и рассердился. Он раздраженно выговорил маме, что она «ставит его в дурацкое положение, как он будет смотреть людям в глаза». Мама засмеялась и негромко спросила: «Фёдор, а как смотрит людям в глаза твой партийный начальник?» Папа смутился и замолчал.

Я знала, о чём идёт речь, подслушав разговор соседей о дорожном происшествии на перекрёстке улиц Фрунзе (ныне пр. Славы) и Попова, в которое попала машина секретаря горкома партии. В неё на перекрёстке врезалась другая, водитель затормозить не успел.

Мама спросила отца, что там произошло, и он подробно рассказал услышанное от товарищей в горкоме, как крышка багажника секретарской машины поднялась от удара, приоткрыв взорам регулировщика и случайных прохожих куличи в корзине, прикрытые вышитым рушником, и крашеные яйца, от удара выкатившиеся на дорогу. Выбравшись из машины, раскрасневшийся главный идеолог огляделся и выдавил негромко: «А вот это уж здря».

Накануне именно он гневно клеймил на партактиве отступников, которые ещё празднуют Пасху, призывая усилить воспитательную работу на производстве и в семьях. Зная сдержанность отца, могу предположить, что в этом рассказе прорвалось скрытое недовольство давлением, которое постоянно оказывалось на него в горкоме.

После одного из партийных активов отец, взвинченный настойчивыми призывами усилить борьбу с религиозными пережитками, запретил маме печь куличи. Дошло у них до ссоры. Скандальное дорожное происшествие, обсуждавшееся горожанами, показало, что и секретарь не устоял перед величием праздника, памятного ему с детства ощущением счастья и торжества, когда после ночной службы все вместе –от мала до велика - пели «Христос воскресе из мертвых…», а потом разговлялись освященными куличами.

Главе семейства хотелось донести эту радость и своим близким, ожидавшим его в городе. Услышав об этом, папа не знал, как загладить свою вину перед нами, оставшимися без редкого в ту пору праздничного угощения.

Окраина Белгорода, где прошло моё детство, жила своей особой и негромкой жизнью, свято соблюдая традиции, передававшиеся из поколения в поколение. Они были сильнее политики и пропаганды. Православные праздники отмечались не всеми, но их знали и старались придерживаться насколько тогда это было возможно. Однако партия призывала неустанно бороться с предрассудками, и это приводило к вспыхивающим время от времени ссорам между домочадцами.

Иконы под давлением партийных членов семейств стыдливо перемещались в дальние тесные комнатушки, где коротали свой век старики, а в зале, так называли гостиную, на стены вывешивались почётные грамоты за победу в социалистическом соревновании и фотографии в рамках под стеклом. Впрочем, какие там залы, комнаты размером чуть больше остальных,служившие местом общего сбора. В них обедали всем семейством, дети готовили уроки, слушали радио, принимали гостей. У многих это была единственная комната, служившая одновременно столовой и спальней.

После войны таких коммунальных жилищ было немало.В многокомнатных домах, реквизированных после революции у состоятельных граждан, проживало по нескольку семей, иногда среди них встречались потомки владельцев, теснившиеся в одной - двух комнатушках, милостиво оставленных им после «уплотнения». Здесь старые традиции и обряды хранили бережно, иконы в дальних комнатах не укрывали.

Несмотря на запреты и давление, к Пасхе старались порадовать детей обновками, пекли куличи и пироги. Особенно удавались они в русской печи, сохранившейся в одном из старых домов на нашей улице. Пользовались ею по очереди, заранее договариваясь с домовладелицей о времени. Хозяйки приходили со своими дровами и углем, а, мы, дети, стайкой кружились на улице, привлечённые запахом ванили из распахнутых окон, ещё чего-то необыкновенно вкусного. Так пахнет только в детстве. Без куличей в тот год мы не остались, сочувствующие маме соседки нанесли их вдоволь, а ватрушек она успела напечь в спешно подаренной отцом электрической духовке. Так и жили.
**********************************************************

Великий Четверг

Детьми мы ещё не понимали причин негативного отношения к Церкви, тогда в семьях это не обсуждалось. Позднее, став взрослыми, столкнёмся с нетерпимостью и настойчивой пропагандой новых традиций, которые так и не прижились. А пока с друзьями будем с упоением колядовать в сочельник перед Рождеством, возвращаясь зимним вечером домой с карманами, набитыми сладостями, а тёплой весенней порой обмениваться пасхальными яйцами и пробовать куличи.

Верующих среди отцов моих друзей детства, кажется, не было, как не было и явного противостояния. Фронтовики –железнодорожники, они знали цену жизни и смерти и не запрещали матерям посещать церковь. С нежностью вспоминаю этих женщин, свято хранивших уклад православной русской жизни. Они ходили пешком за сотни километров в Киево - Печерскую лавру, чтобы припасть к святым мощам, и возвращались оттуда одухотворёнными, с иконами из заповедного места.

Одну такую, большую, как картина, увидела в доме маминых друзей. Перехватив мой взгляд, немолодая женщина рассказала, как мать её в начале тридцатых совершила паломничество в Лавру, оттуда и принесла этот список. Наверное, от них, дорогих сердцу бабушек, мы, дети, получили в наследство знание обычаев и обрядов, о которых в школе никто и никогда не говорил.

В нашей большой семье – семье деповского парторга, православные праздники не отмечались, но мама, не позволяла пренебрегать ими. Помню, как возмущённо попеняла однажды свекрови, затеявшей стирку на Пасху, хотя никогда не вступала с ней в словесные перепалки. Бабушка неожиданно для нас и даже для самой себя смутилась и не решилась вывесить во дворе выстиранное бельё. А мне- своей любимице- тихонько шепнула: «Спасибо скажи ей, своей матери, а то я с дурной головы забыла, какой сегодня день, позору от соседей не обобралась бы».

И всё-таки власть не забывала о необходимости просвещать «тёмные массы». Вспоминается весенний вечер, напоенный ароматом распускающейся сирени. Пасха в тот год выдалась поздней. Мы с мамой зашли за отцом в депо, а он попросил подождать, пока закончится лекция. Тихонько прошли в красный уголок и примостились в последнем ряду. На сцене происходило невероятное: толстый краснолицый дядя что-то зажёг на столе, и это что-то загорелось, распространяя едкий запах серы по небольшому залу, а он победно вскрикнул и забормотал какие-то непонятные слова о «мнимых чудесах церковников –мракобесов».

Я нетерпеливо дёрнула маму за рукав жакета и свистящим шёпотом спросила, кто такие мракобесы. Мама резко отдёрнула руку и негромко сказала: «Перестань повторять всякие глупости». Я увидела, что она огорчена, и замолкла в тоскливом ожидании окончания пытки. В небольшом помещении было душно, да ещё этот противный запах. Шепнула уже тише: «Мама, давай уйдём, а то пропущу свечечки».

Она знала, что в этот четверг, дома его называли «чистым», мы, малыши, будем с замиранием сердца ожидать прихожан, возвращающихся с вечернего богослужения с горящими свечами, бережно прикрытыми от ветра. Когда на пригорке появятся светящиеся точечки, мы бросимся им навстречу, а потом в отдалении будем сопровождать старушек, переживая, не задует ли внезапный порыв ветра эти живые огоньки.Я представляла, как у них затеплятся лампадки, вызывавшие у меня душевный трепет.

Видела их в дорогом сердцу доме, где очень любила бывать с мамой, и никак не могла понять, почему у нас такой нет и почему при папе об этом спрашивать нельзя. Теперь, вспоминая детство, я начинаю понимать, кем были заложены семена, проросшие потом совершенно неожиданно для меня.

Долго хранились они в сердце памятью о прекрасных стариках, угощавших нас чаем с вареньем из райских яблочек, вкусными пирогами, которые пекли не только в праздники, а я поглядывала на иконы в углу. Однажды зимним вечером, синевшим в маленьких окошках больничной церкви, на всенощной, я поняла, когда впервые в мерцающем свете лампадки лики святых показались мне живыми. Я вспомнила всё.
***************************************
Вечером в Великую Субботу

В жизни возвышенное и земное, кажется, не существуют одно без другого. Запомнилось забавное происшествие, случившееся с маминой подругой под Пасху. Сидела тётя Лида на лавочке у дома, когда старушка, направлявшаяся в церковь с куличами, завернутыми в белоснежный платок, неожиданно заметила, что впопыхах надела наизнанку юбку. Охнула бедная и смущенно попросила разрешения зайти во двор, чтобы переодеться.

Шла она издалека, из-под Белой горы, в Николаевскую кладбищенскую церковь. Хозяйка отворила калитку и, пропустив бабушку вперёд, стала ждать, придерживая рвущуюся с цепи собаку... Она и не заметила, как мимо прошмыгнули на улицу её дети.

-Женя, давясь слезами, рассказывала тётя Лида, - прошло несколько минут, не больше. Когда мы вышли, на лавке от яиц осталась только цветная скорлупа. Поверишь, у меня остановилось сердце. Бабуля развязывает платок, а там - мамина подруга расплакалась, с трудом выговаривая слова,- одна паска съедена наполовину, а у второй успели отгрызть верхушку. Выручай, я заплачу.

Мама растерялась:
-Лида, ты же знаешь, мне в этом году Фёдор категорически запретил печь куличи, а пирогов хватит и на вашу долю.
-Какие пироги, Женя, бабка голосит на всю улицу, грозится вызвать милицию, а тут Миша из поездки вот-вот вернется. Он же меня с детьми прибьет.-

Подругу надо было спасать. Мама знала, что савинские хозяйки куличи пекут в доме её приятельницы. Оттуда их приносили причудливо украшенными карамельками и разноцветным пшеном и угощали нас. Но это бывало на Пасху, утром, когда освященное угощение делили на всю семью. Съедал свою порцию и отец, не смея ослушаться домашних и негромко ворча.

-Неловко мне просить Зою, - ответила мама,- но она знает, что Танька болеет, скажу, что для неё, попросила - мол. Не хочется говорить, как есть, ты же знаешь, соседки разнесут, дойдёт до Миши, детям достанется!-

Спустя полчаса счастливая тетя Лида неслась домой, прижимая к груди ещё тёплые куличи. Старушка терпеливо ожидала её на лавочке. Увидев, что хозяйка возвращается не с пустыми руками, обрадовалась и сказала:
-Грех под Пасху детей наказывать, ты их, милка, как-нибудь потом выпори. Да как следует неслухов своих вразуми.-

Тётя Лида рассказывала это на следующий день с весёлой улыбкой. В заключение подытожила: -А всё-таки, Женя, Бог есть! Я вчера к тебе с молитовкой бежала.
-Какой молитвой, Лида, у тебя же ни крестика на шее, ни иконы в доме, ты сроду Его не упоминала!
-Когда надо, вспомнила. Запиши.

Она громко и торжественно начала:
Ангеле Божий, хранителю мой святый,
на соблюдение мне от Бога с небесе данный!
Прилежно молю тя: ты мя днесь просвети,
и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави, и на путь спасения направи. Аминь!

Замолчала, перекрестилась. Мама, взглянула на меня, притихшую от неожиданности, и сказала:
-Я и так запомню, подруга, – и добавила: -В церковь бы лучше сходила, а пока забирай пироги, удались они нынче.-
Молитовку мама всё-таки записала. Вот только читать тогда я ещё не умела, просила иногда повторить полюбившиеся мне красивые и непонятные слова «про ангелочка».

Вспомнила тот случай и вздохнула. Пришли другие времена. Теперь тетё Лиде не пришлось бы бежать к подруге. В магазинчике, открытом внуками в их старом доме, она могла бы взять уже не кекс весенний, а самый настоящий пасхальный кулич. Теперь пекут везде: на хлебокомбинате, в маленьких сельских пекарнях, заводских и студенческих столовых. Жаль, что редко нынче встретишь домашнюю выпечку.

Давно нет и русской печи в старом савинском доме, разобрали её, когда проводили газ. И живут там теперь другие люди. Их дети и внуки, как и мы когда –то, обмениваются друг с другом в праздник причудливо раскрашенными пасхальными яйцами, а куличи у всех из магазина-одинаковые.

Встречая в скромной больничной церкви родителей с детьми, грущу, что была лишена этого в детстве, потому что ребёнку дано изначально жить по законам Божиим: открыто, радостно, по-доброму воспринимая этот мир. В его сердце горчичное зерно способно быстрее дать всходы, только бы нашлась мудрая и чуткая рука, которая посеет его. И мне открывается в сакральной своей глубине евангельское: « если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное” (Матф.18:3)».

https://www.proza.ru/2013/05/02/1078