Так всё таки Максим значит, тем лучше...
Что-то захотелось сказать по поводу "приторной сладости" и "смирись и умри".
Проходили и это. Поделюсь, что вынес из этого для себя, может и тебе пригодиться, а может для тебя это будет и не нужным.
Ну, как говорится, попытка - не пытка... а трата времени.
Мир религии немыслим без мира людей. Это всё живёт вместе. Но надо не забывать, что человек призывает возвыситься, а не религия -
приспособится к человеку (потому что в этом случае исключается Бог). Поэтому бабушкино - "Благодать-то какая!" и наше "ох, грешнее всех я",
просто напросто к христианству имеет очень и очень опосредственное отношение. Это попытка натянуть на себя то, что прочли и к чему бы стоило
может стремиться, но без внутреннего устроения туда как раз лучше не лезть.
Вспомнилась монастырская история.
Ходил один монах, весьма "смиренный" и все свои предложения заканчивал "ох, я окаянный". Вроде бы какое смирение, хуже всех себя считает.
А другие вроде так и не могут. И в один прекрасный день собралась братия за трапезой, а игумен сказал ему "А ты, окаянный, пошёл прочь отсюда,
здесь только святые отцы вкушают!". Думаю дальше рассказывать не стоит, и без того понятно, чем его мнимое окаянство проявилось. Потому что
если бы действительно себя таковым считал, то вышел бы с миром в душе... но увы.
Ещё эпизод. Из книги Лескова "На краю света". (прости, если утомил многописанием)...
"- А вы, я вижу, охочи спорить. Что с вами делать! От спора мы воздержимся, а беседовать - давайте. И с этим словом он взял со стола большой, богато украшенный резьбою из слоновой кости, альбом и, раскрыв его, сказал: - Вот наш Господь! Зову вас посмотреть! Здесь я собрал много изображений Его лица. Вот Он сидит у кладезя с женой самаритянской - работа дивная; художник, надо думать, понимал и лицо и момент. - Да; мне тоже кажется, Владыко, что это сделано с понятием, - отвечал Б. - Однако нет ли здесь в Божественном лице излишней мягкости? не кажется ли вам, что Ему уж слишком все равно, сколько эта женщина имела мужей и что нынешний муж - ей не муж? Все молчали; архиерей это заметил и продолжал: - Мне кажется, сюда немного строгого внимания было бы чертой нелишнею. - Вы правы может быть, владыко. - Распространенная картина; мне доводилось ее часто видеть, по преимуществу у дам. Посмотрим далее. Опять великий мастер. Христа целует здесь Иуда. Как кажется вам здесь Господень лик? Какая сдержанность и доброта! Не правда ли? Прекрасное изображение! - Прекрасный лик!
- Однако не слишком ли много здесь усилия сдерживаться? Смотрите: левая щека, мне кажется, дрожит, и на устах как бы гадливость. - Конечно, это есть, владыко. - О да; да ведь Иуда ее уж, разумеется, и стоил; и раб и льстец - он очень мог ее вызвать у всякого... только, впрочем, не у Христа, который ничем не брезговал, а всех жалел. Ну, мы этого пропустим; Он нас, кажется, не совсем удовлетворяет, хотя я знаю одного большого сановника, который мне говорил, что он удачнее этого изображения Христа представить себе не может. Вот вновь Христос, и тоже кисть великая писала - Тициан: перед Господом стоит коварный фарисей с динарием. Смотрите-ка, какой лукавый старец, но Христос... Христос... Ох, я боюсь! смотрите: нет ли тут презрения на Его лице? - Оно и быть могло, владыко! - Могло, не спорю: старец гадок; но я, молясь, таким себе не мыслю Господа и думаю, что это неудобно? Не правда ли? Мы отвечали согласием, находя, что представлять лицо Христа в таком выражении неудобно, особенно вознося к нему молитвы. - Совершенно с вами в этом согласен и даже припоминаю себе об этом спор мой некогда с одним дипломатом, которому этот Христос только и нравился; но, впрочем, что же?.. момент дипломатический. Но пойдемте далее: вот тут уже, с этих мест у меня начинаются одинокие изображения Господа, без соседей. Вот вам снимок с прекрасной головы скульптора Кауера: хорош, хорош! - ни слова; но мне, воля ваша, эта академическая голова напоминает гораздо менее Христа, чем Платона. Вот Он, еще... какой страдалец... какой ужасный вид придал Ему Метсу!.. Не понимаю, зачем он его так избил, иссек и искровянил?.. Это, право, ужасно! Опухли веки, кровь и синяки... весь дух, кажется, из Него выбит, и на одно страдающее тело уж смотреть даже страшно... Перевернем скорей. Он тут внушает только сострадание, и ничего более. - Вот вам Лафон, может быть и небольшой художник, да на многих нынче хорошо потрафил; он, как видите, понял Христа иначе, чем все предыдущие, и иначе его себе и нам представил: фигура стройная и привлекательная, лик добрый, голубиный взгляд
под чистым лбом, и как легко волнуются здесь кудри: тут локоны, тут эти петушки, крутясь, легли на лбу. Красиво, право! а на руке его пылает сердце, обвитое терновою лозою. Это "Sacre coeur", что отцы иезуиты проповедуют; мне кто-то сказывал, что они и вдохновляли сего господина Лафона чертить это изображение; но оно, впрочем, нравится и тем, которые думают, что у них нет ничего общего с отцами иезуитами. Помню, мне как-то раз, в лютый мороз, довелось заехать в Петербурге к одному русскому князю, который показывал мне чудеса своих палат, и вот там, не совсем на месте - в зимнем саду, я увидел впервые этого Христа. Картина в рамочке стояла на столе, перед которым сидела княгиня и мечтала. Прекрасная была обстановка: пальмы, аурумы, бананы, щебечут и порхают птички, и она мечтает. О чем? Она мне сказала: "ищет Христа". Я тогда и всмотрелся в это изображение. Действительно, смотрите, как Он эффектно выходит, или, лучше сказать, износится, из этой
тьмы; за ним ничего: ни этих пророков, которые докучали всем, бегая в своих лохмотьях и цепляясь даже за царские колесницы, - ничего этого нет, а только
тьма... тьма фантазии. Эта дама, - пошли ей Бог здоровья, - первая мне и объяснила тайну, как находить Христа, после чего я и не спорю с господином капитаном, что иностранные проповедники у нас не одним жидам его покажут, а всем, кому хочется, чтобы он пришел под пальмы и бананы слушать канареек. Только Он ли туда придет? Не пришел бы под его след кто другой к ним? Признаюсь вам, я этому щеголеватому канареечному Христу охотно предпочел бы вот эту жидоватую главу Гверчино, хотя и она говорит мне только о добром и восторженном раввине, которого, по определению господина Ренана, можно было любить и с удовольствием слушать... И вот вам сколько пониманий и представлений о том, кто один всем нам на потребу! Закроем теперь все это, и обернитесь к углу, к которому стоите спиною: опять лик Христов, и уже на сей раз это именно не лицо, - а лик. Типическое русское изображение Господа: взгляд прям и прост, темя возвышенное, что, как известно, и по системе Лафатера означает способность возвышенного богопочтения; в лике есть выражение, но нет страстей. Как достигали такой прелести изображения наши старые мастера? - это осталось их тайной, которая и умерла вместе с ними и с их отверженным искусством. Просто - до невозможности желать простейшего в искусстве: черты чуть слегка означены, а впечатление полно; мужиковат он, правда, но при всем том Ему подобает поклонение, и как кому угодно, а
по-моему, наш простодушный мастер лучше всех понял - кого ему надо было написать. Мужиковат он, повторяю вам, и в зимний сад его не позовут
послушать канареек, да что беды! - где он каким открылся, там таким и ходит; а к нам зашел Он в рабьем зраке и так и ходит, не имея где главы приклонить от Петербурга до Камчатки. Знать Ему это нравится принимать с нами поношения от тех, кто пьет кровь его и ее же проливает. И вот, в эту же меру, в какую,
по-моему, проще и удачнее наше народное искусство поняло внешние черты Христова изображения, и народный дух наш, может быть, ближе к истине постиг
и внутренние черты его характера.
По мне - прекрасный отрывок. Можно многое из него извлечь.
И ещё просьба к тебе. Всё таки напиши, писать мне тебе или нет. Надоедать всё таки не хочется.
Удачи тебе!
