Пьяная грязная шваль за полночь вернулась в свою пустую квартиру, с трудом стащила с ног мокрые и разбухшие ботинки, не сняв плаща упала в неразобранную кровать и заснула. У швали были длинные густые волосы – лохматые, с перепутавшимися прядями. Шваль уткнулась носом в подушку и тихонечко посапывала во сне. Так повелось с самого детства – она никогда не храпела, но всегда посапывала носом в подушку.
Весь прошедший вечер шваль слонялась по городу, чередуя принятие алкоголя с беззвучным плачем. Город стоял на воде, речушки и искусственные озёра так и манили к себе. Тёмные глубины обещали покой, который был давно неведом бедной измученной душе швали. Это было так заманчиво – сбежать от своего вечного одиночества среди людей и от многочисленных проблем, которые день ото дня разрастались как снежный ком.
Жить было страшно и тяжело. Шагнуть с мостика вниз тоже. Шваль решила вернуться домой, от намерений своих она не отказывалась.
Выпивка и слёзы сделали своё дело. Шваль не впустили в маршрутку. Запоздалые прохожие сторонились и обходили её. Компании разнузданной уличной шпаны отпускали в её адрес скабрезные реплики. Шваль уже не плакала, она шла сутулясь и икая...
Найти ключ оказалось непросто. Сумка была полна женской дребедени, а перегоревшую лампочку в подъезде так и никто не поменял. Шваль вытряхнула содержимое сумки на коврик у двери. Ключ был нащупан, дребедень водворена на место...
Так закончился вечер...
Утром болела ладонь – шваль её отлежала. Через всю щёку проходила полоса – от подушки. Голова была тяжёлой, а мысль как ни странно ясной. Шваль прекрасно помнила что она должна была сделать сегодня.
Квартира была запущенной, уборкой тут давно не занимались.
Шваль подошла к окну и посмотрела вниз. Район новеньких стандартных высоток. Необжитой и без зелени. Матери катали по асфальту коляски. Здесь же жильцы оставляли легковушки. Шваль ни о чём не думала. Она просто стояла и смотрела вниз.
Шваль решила принять душ и убрать квартиру.
Женщина решила остаться жить.
2.
Выходные закончились, воскресный вечер тоже подходил к концу.
Квартира была убрана. Пахло чистотой и свежестью.
Уставшая женщина сидела в кресле, свет ей включать не хотелось. Влажные хорошо промытые волосы были скручены в тугой узел. Пунцовые щёки слегка горели. Болели плечи, спина и ноги. Руки лежали на коленях, в течение двух дней руки без устали мыли, убирали, стирали и гладили.
Изредка выходя из квартиры, женщина встречала соседей. Жильцы нового дома сближались нескоро. Медленней всех на контакт шла молодая женщина из угловой однокомнатной квартиры на восьмом этаже. При встрече с соседями она вежливо здоровалась. Холода в её приветствии не было, но не было и тепла – она его прятала, словно боясь растратить на других те крохи, которых так мало было самой...
Физическая усталость и чистота дома успокаивали.
Женщина не верила ни в свои силы, ни в своё будущее. Она не верила, что сможет справиться с жизнью – ей это никогда не удавалось. Было больно думать о прошлом и не по силам задумываться о будущем. Всё, что заботило женщину – это суметь проживать каждый новый день с утра до вечера, суметь одолевать день за днём. Каждый день из предстоящей недели, утром она должна была начаться – новая рабочая неделя.
3.
И была рабочая неделя с выходными, а потом ещё одна, и другая... Было сближение с соседями и мелкие соседские дрязги с примирением, весна с подснежниками и встреча, декабрьский снег и Новый год, ожидание и родной малыш на руках... И много-много лет впереди...
Только на самом деле ничего этого не было. Женщину сбила машина, и её не стало. Произошедшее не было самоубийством – всего лишь несчастный случай по вине пьяного водителя.
Чтобы увидеть свет в конце туннеля, надо всё время копать. )))
Каждую ночь я ухожу одной и той же проторенной дорогой.
Там, где я бываю, тревожно и неспокойно. Там мне приходится подчиняться воле других людей. События моей ночной жизни всегда разворачиваются по определённой сюжетной линии. Но наутро я почти ничего не могу вспомнить, в памяти остаются лишь странные и совершенно не связанные меж собой обрывки, которые заставляют меня тосковать. Моя ночная жизнь – это всё та же неразгаданная шарада, с которой мне приходится иметь дело и днём, лабиринт, из которого я никак не могу выбраться. Но я почему-то не хочу оттуда возвращаться. Все эти в большинстве незнакомые мне места и люди – изредка чужие – тянут меня к себе, уводят с каждой ночью всё дальше и дальше, разжигая моё желание остаться с ними навсегда. Там моя настоящая жизнь. Каждое утро, открывая глаза из-за писка будильника или солнечного света, я не сразу понимаю, где нахожусь. Знакомая комната и вещи встречают меня отчуждённо и холодно.
Проходит день, наступает ночь и я опять отправляюсь в путь, зная о неизбежности возвращения назад.
Чтобы увидеть свет в конце туннеля, надо всё время копать. )))
Ликка писал(а):3.
И была рабочая неделя с выходными, а потом ещё одна, и другая... Было сближение с соседями и мелкие соседские дрязги с примирением, весна с подснежниками и встреча, декабрьский снег и Новый год, ожидание и родной малыш на руках... И много-много лет впереди...
Только на самом деле ничего этого не было. Женщину сбила машина, и её не стало. Произошедшее не было самоубийством – всего лишь несчастный случай по вине пьяного водителя.
ДА! а так все хорошо начиналось...... Хотела как лучше, а получилось как всегда?
Ликка писал(а):3.
И была рабочая неделя с выходными, а потом ещё одна, и другая... Было сближение с соседями и мелкие соседские дрязги с примирением, весна с подснежниками и встреча, декабрьский снег и Новый год, ожидание и родной малыш на руках... И много-много лет впереди...
Только на самом деле ничего этого не было. Женщину сбила машина, и её не стало. Произошедшее не было самоубийством – всего лишь несчастный случай по вине пьяного водителя.
ДА! а так все хорошо начиналось...... Хотела как лучше, а получилось как всегда?
Лев Толстой тоже заранее не знал что ожидать от Анны Карениной и Наташи Ростовой. У лит. персонажей своя, независимая от авторов жизнь.
Чтобы увидеть свет в конце туннеля, надо всё время копать. )))
Ликка писал(а):Лев Толстой тоже заранее не знал что ожидать от Анны Карениной и Наташи Ростовой. У лит. персонажей своя, независимая от авторов жизнь.
Ну уж если сам Лев Толстой....., тогда да..., тогда ладно...., только он ведь при этом писал не один том, а не обрывал жизнь персонажей после трех постов хотелось еще немного за её жизнью последить, а так конечно, раз и все...... похоже краткость становится тут "сестрой" для многих
алиска писал(а):Ну уж если сам Лев Толстой....., тогда да..., тогда ладно...., только он ведь при этом писал не один том, а не обрывал жизнь персонажей после трех постов
Ну знаешь, мне с Толстым тягаться! Это что ж от меня, дохлой и малохольной останется, если я ещё своих персонажей на протяжении томов буду опекать??!! К тому же Толстой жил в деревенской идиллии, а не в век скоростей и фаст-фуда.
алиска писал(а): хотелось еще немного за её жизнью последить, а так конечно, раз и все......
Проследишь, проследишь!! Вот вернётся её душа на Землю, воплотится в моего нового персонажа - и следи в своё христианское удовольствие сколько хочешь!
алиска писал(а): похоже краткость становится тут "сестрой" для многих
Зато форумчане обзаводятся общими "родственниками"! И крепнут наши узы!
Чтобы увидеть свет в конце туннеля, надо всё время копать. )))
Остров был богат залежами нефти и газа. Под палящим летним солнцем нефть, газ и сухие кустистые колючки воспламенялись, и над островом взвивался громадный костёр. Вид «горящего» острова особенно ужасал вечером, на закате – на фоне заходящего солнца.
На берегу «большой земли» стоял древний храм огнепоклонников. Усердные зороастрийцы ходили в храм молиться до пяти раз на дню. «Горящий» остров вызывал у них трепет, отсюда и пошло первое название – остров Святой.
В 18 веке остров принадлежал Персии. А Каспий был заполонён персидскими и английскими судами. Английские купцы с интересом наблюдали, как персидские шкиперы закупают нефть для дальнейшей перепродажи на родине.
В 19 веке Закавказье вошло в состав Империи. А к концу века на острове стали хозяйничать предприимчивые шведы. Хозяйство Нобелей было пригодно для эксплуатации в течение долгих лет после свержения царской власти. Многое сохранилось и в рабочей зоне острова, и за её пределами... Одним из ранних воспоминаний об острове для меня остались огромные серебристые резервуары для хранения нефти. Нобелевские резервуары были цилиндрической формы и высоченные. Они вызывали у меня интерес, граничащий с восторгом. Подобное чувство в мегаполисах вызывают небоскрёбы.
Когда в Поволжье начался голод, на острове появились новые жители. Их собирали по голодающим деревням и сёлам на автобусах и телегах. Родители отправляли повзрослевших детей – 14-15 лет – за лучшей долей, подальше от голода. Снимались с места молодые семьи. Первыми уезжали мужья, спустя какое-то время они вызывали к себе жён и детей.
Остров казался новоприбывшим раем: здесь не было голода и было много еды. Не было недостатка в хлебе, а чистые прибрежные воды кишели рыбой. Привезённые на остров детьми стариками вспоминали об изобилии рыбы; их внукам досталось загрязнённое нефтяными выбросами море и обилие браконьеров – охотников за осетриной.
Остров собирал людей в течение десятилетий. Люди попадали на остров потоками и случайными залётными птицами, съезжались с Закавказья и с разных концов огромной страны.
Остров был обыденностью, повседневной жизнью, не вызывавшей ни у кого удивления самим фактом – жизни на острове.
Остров перестал быть островом – он обзавёлся дамбой. Жизнь острова постепенно смещалась с одного конца на другой; район пристани, куда приходил паром с «большой земли», «вымирал».
По островной архитектуре читалась история – история острова и страны. Редкие уцелевшие постройки начала века, финские сборные домики и общественные здания 30-х годов, двухэтажные камышовые – построенные пленными «фрицами» и снесённые в 80-х, хрущёвки, каменные пятиэтажки 70-х, первые высотки – девятиэтажки 80-х...
В детские сады и школы на специальных автобусах привозили детей из соседних военных городков. Дети держались скромно, без вызова, но неизменно вызывали к себе интерес: новизной, к которой мы не успевали до конца привыкнуть, рассказами о прежних школах, городах, республиках,а бывало и странах; любопытство могли вызвать прибалтийский акцент, якутский разрез глаз, непривычные имена и фамилии...
Остров собирал людей в течение десятилетий. Давал людям работу, жизнь и тепло. А люди создавали остров.
Начавшийся тонкой струйкой, отток с острова разрастался. Развал страны ударил и по острову – люди уезжали. Не только от опасности и страха. «Золотое» время острова закончилось: запасы нефти и газа иссякали. Остров приходил в упадок, здесь больше не было будущего.
На острове остался след каждого, когда-то там жившего. А в памяти уехавших со всем хорошим и плохим остался остров.
Картинки «нового» острова мне неинтересны. Мне это просто ненужно. Всё самое главное об острове я узнала и увидела много лет назад. Узнала, поняла и запомнила.
Чтобы увидеть свет в конце туннеля, надо всё время копать. )))
Увы...
)
а так все хорошо начиналось...... Хотела как лучше, а получилось как всегда? 
К тому же Толстой жил в деревенской идиллии, а не в век скоростей и фаст-фуда. 