Мое исцеление от депрессии

Моя мать получила инженерное образование, но в самом начале 90-х, когда все производства в стране разваливались, ее сократили. На работе она познакомилась с женатым человеком, от которого родилась я. Больше отец не участвовал в моей жизни.

Моя мать была «старородящей» — ей было 38 лет — и врачи отговаривали ее от родов, говоря, что я могу родиться больной, но она не согласилась на аборт. В 1994 родилась я. Моя мать имела собственную квартиру на Украине, где работала, но ее пришлось продать, чтобы приехать к дедушке. На деньги с ее продажи мы жили следующие пять лет.

Я не посещала детский сад — и это было хорошим решением, потому что я не умела поддерживать отношения с большим количеством ровесников. Питалась я довольно хорошо. Игрушкам я предпочитала книги, но и игрушек всегда было достаточно — их и одежду мы получали от соседей и родственников. Всего было достаточно, и моя мама всегда была со мной. И вот мое первое наблюдение — самых малых крох достаточно для жизни человека, роскошь же скорее вредит, чем приносит пользу. Какой бы был мне прок в дорогих бестолковых игрушках и во вредной еде?!

У меня были две подружки, с которыми я гуляла под присмотром мамы. Они тоже росли в неполных семьях. Поэтому я недоумевала, почему знакомые дети часто спрашивали, где у меня папа. Скорей это я их должна была спрашивать, почему у них есть папа, ведь я привыкла, что детей воспитывают только мамы.

Мое детство могло быть счастливым, но было несчастливым. Я была нежным и ранимым ребенком, обижалась на каждую мелочь, часто плакала. Я не знаю, когда я впервые стала задумываться о самоубийстве — по-моему, эти мысли были со мной с рождения. Как бы то ни было, моя первая попытка самоубийства состоялась в пять лет. После ссоры с матерью в слезах я побежала на кухню и взяла нож. Уже в своей комнате я взялась за него, но нож был тупой, а мои ручки слишком слабы и боязливы. По незнанию я пыталась проткнуть себе грудь. Нож не нанес ни малейшего вреда и был благополучно возвращен на место.

Пережив депрессию, я могу выделить людей, желающих совершить самоубийство. Я определяю это по выражению лица — скорбному, с огоньками отчаяния, таящимися в глубине глаз, особой зажатости. Но разве я могу просто подойти и предложить помощь? К тому же сытый голодного не разумеет.

В шесть лет меня все-таки отдали в детский сад, потому что деньги кончились, и маме надо было искать работу. В семь я пошла в школу. А в восемь и в музыкальную школу. Я была довольно способной и была отличницей до третьего класса. После плавно скатилась на четверки, а затем на тройки. Связано это было с приходом в наш класс мальчика по имени Дима, который дразнил меня. У меня всегда был лишний вес — по словам врачей, от трех до семи килограмм — кроме того, у меня рыжеватые волосы и есть немного веснушек на носу. За это я и получила множество обидных прозвищ, за это надо мной издевался Дима, а вместе с ним и большинство моих одноклассников. Я помню, как я ненавидела их. Эта ненависть была бурной, обжигающей и — как бы выразиться — ненаправленной на какой-либо объект. То есть я ненавидела не конкретно моих обидчиков, но и всех вокруг: маму, всех школьников и учителей, школу, даже прохожих. Вспоминая об этих издевках, я начинаю находить некоторое сходство между мной и Димой. Возможно он также страдал, как и я.

Жила я в ужасе. С ранних лет я предпочитала мультикам криминальные передачи, поэтому типичными спутниками моих вечеров были сообщения о маньяках, убийцах, ворах и автомобильных авариях. Всего этого я ужасно боялась. Я стояла на переходе по несколько минут, ожидая пока догорит зеленый (я ведь не знала, когда он закончит гореть!), красный и вновь загорится зеленый, чтобы я могла спокойно перейти дорогу. По вечерам, когда я возвращалась из музыкальной школы, было еще страшнее, а придешь домой — холодно и одиноко, потому что мама работала на двух работах с утра до поздней ночи. Я приходила и садилась перед телевизором.

Домашними заданиями я не занималась — в школе к их проверке относились откровенно наплевательски. А получая двойку, приходила домой, думая о самоубийстве. В нашей аптечке никогда не хранились препараты, которыми можно было отравиться. Однажды я выпила десять таблеток парацетамола — со мной ничего не произошло. Вешаться я не хотела — это ужасно некрасиво. Можно было перерезать вены, но во всех фильмах и сериалах персонажи, перерезавшие себе вены, были унизительно отправлены в больницу и спасены наглыми врачами, которых об этом никто не просил. Утопления, как и тока, я ужасно боялась. Но, с другой стороны, Осаму Дадзай и Вирджиния Вульф утопились.

Ох уж эта логика подростка, пытающегося примазаться к великим личностям! В конце концов лет в шестнадцать я приняла решение утопиться. Но для того, чтобы утопиться, мне нужно было похудеть, а не то найдут труп жирухи и побрезгуют его вытаскивать. Кроме того нужно было решить вопрос с водоемом: никакой Сены, Рейна и Гвадалквивира поблизости не было, зато была «здешняя скверная речонка с неприличным названием». Итак, самоубийство откладывалось.

Разобраться в глубинных причинах своей депрессии вы можете с помощью бесплатной диагностики.

Подростковый возраст добавил проблем: у меня заметно ухудшилось здоровье. Я стала кашлять, как туберкулезник в последней стадии. Сейчас я думаю, что этот кашель был соматическим следствием моей депрессии. Я больше не посещала хор, были отменены занятия вокалом. Меня обследовали врачи и ставили диагнозы, потом диагнозы опровергались и ставились другие. Меня отправили к психологу, который побеседовал со мной час и направил меня к психиатру. Я, наверное, обрадовалась: я читала кое-что о психиатрии и думала, что наконец-то таблетки помогут мне справиться с многолетней депрессией. Но мама очень боялась, что мне пропишут какие-нибудь ужасные таблетки, поэтому я не пошла к психиатру. С учебой же становилось все хуже и хуже, а школьные издевки стали носить явный сексуальный подтекст. Другие девочки переживали их довольно спокойно, но я оказалось чересчур забитой, испуганной и ранимой.

Все это продолжалось до окончания школы. На первом курсе института стало поспокойнее, но я стала еще мрачнее. Причем на типичного человека, страдающего душевными муками, я явно не тяну. Как я уже говорила, я пухленькая, рыженькая, с веснушками, носом-картошкой, а уголки моих губ смотрят вверх, что постоянно придает моему лицу оптимистичное выражение. Я придерживалась банального мировоззрения трудного подростка с суицидальным настроением: «никтоменянелюбит, боганет, всетлен», потому что в четырнадцать прочитала «Бог как иллюзия», и мой мир перевернулся. Кроме того я была чайлдфри и прочойс. Теперь мне кажется, что эти тусовки, как и, например, «Церковь эвтаназии», объединяют людей с тенденцией к саморазрушению, в том числе и людей, склонных задумываться о суициде.

На зимних каникулах я, наконец, сменила свое материалистическое мировоззрение на идеалистическое — на деизм, потом пантеизм и так далее. Переход к христианству случился уже на летних каникулах. Я стала слушать «Страсти по Матфею» Баха. До этого я предпочитала симфонии Бетховена и что-то классическое по мелочи. Вначале «Страсти» показались мне длинноватыми (общая длительность 3 часа), кроме того, там много речитативов. Это было до тех пор, пока я не взялась за перевод. Вот тут я и прониклась всей силой музыки.

Вместе с тем, как я впустила христианство в свою жизнь, изменилась и моя жизнь. Я была крещена в младенчестве, и христианство всегда казалось мне какой-то отжившей идеологией. Но теперь я поняла, что оно необыкновенно живо и актуально. Я абсолютно не понимаю проблемы людей из своего окружения, формально христиан, на деле — нет. Их проблемы легко решаются простой жизнью по христианству. Все эти африканские страсти, дилеммы «дать парню — или не дать», «дать взятку — или не дать» настолько просто решаемы. Я стараюсь жить по христианству, конечно, часто сползая в унылый мрак грехов, и при соблюдении заповедей сталкиваюсь с трудностями, но даже эти трудности делают меня счастливой.

Если бы другой человек сказал, что он не думает о самоубийстве каждый день — я подумала бы, что он лукавит, ведь я задумывалась о смерти и самоубийстве каждый день сколько себя помню. А теперь эти мысли исчезли. Настроение улучшилось, работоспособность повысилась. «Туберкулезный» кашель исчез. Я похудела на 12 килограмм. Сплю я как младенец. И хотя я не воцерковлена, начинаю заглядываться на православные храмы нашего города. Читаю Библию, слушаю Баха и, пожалуй, счастлива.

© pobedish.ru